Расшифровка Булгаков. «Белая гвардия

Михаил Афанасьевич Булгаков (1891 –1940) - писатель с непростой, трагической судьбой, повлиявшей на его творчество. Будучи выходцем из интеллигентной семьи, он не принял революционные перемены и реакцию, что последовала за ними. Идеалы свободы, равенства и братства, навязываемые авторитарным государством, его не воодушевляли, ведь для него, человека с образованием и высоким уровнем интеллекта, был очевиден контраст демагогии на площадях и волны красного террора, захлестнувшей Россию. Он глубоко переживал трагедию народа и посвятил ей роман «Белая гвардия»

С зимы 1923 г. Булгаков приступает к работе над романом «Белая гвардия», где описываются события украинской Гражданской войны конца 1918 г., когда Киев был занят войсками Директории, свергнувшими власть гетмана Павла Скоропадского. В декабре 1918 г. власть гетмана пытались защищать офицерские дружины, куда был либо записан добровольцем, либо, по другим сведениям, был мобилизован Булгаков. Таким образом, роман содержит автобиографические черты - даже номер дома, в котором в годы захвата Киева Петлюрой жила семья Булгаковых, сохранён - 13. В романе эта цифра приобретает символический смысл. Андреевский спуск, где расположен дом, в романе назван Алексеевским, а Киев - просто Городом. Прототипы персонажей - это родные, друзья и знакомые писателя:

• Николка Турбин, например - это младший брат Булгакова Николай
• Доктор Алексей Турбин – сам писатель,
• Елена Турбина-Тальберг - младшая сестра Варвара
• Сергей Иванович Тальберг - офицер Леонид Сергеевич Карум (1888 – 1968), который, однако, не уехал за границу как Тальберг, а в конечном итоге был сослан в Новосибирск.
• Прототип Лариона Суржанского (Лариосика)- это дальний родственник Булгаковых, Николай Васильевич Судзиловский.
• Прототип Мышлаевского, по одной из версий - друг детства Булгакова, Николай Николаевич Сынгаевский
• Прототип поручика Шервинского - другой друг Булгакова, служивший в войсках гетмана - Юрий Леонидович Гладыревский (1898 – 1968).
• Полковник Феликс Феликсович Най-Турс - образ собирательный. Он состоит из нескольких прототипов - во-первых, это белый генерал Фёдор Артурович Келлер (1857 – 1918), убитый петлюровцами во время сопротивления и приказавший юнкерам бежать и срывать погоны, осознав бессмысленность боя, во-вторых - это генерал-майор Добровольческой армии Николай Всеволодович Шинкаренко (1890 – 1968).
• Был прототип и у трусливого инженера Василия Ивановича Лисовича (Василисы), у которого Турбины снимали второй этаж дома - архитектор Василий Павлович Листовничий (1876 – 1919).
• Прототип футуриста Михаила Шполянского - крупный советский литературовед, критик Виктор Борисович Шкловский (1893 – 1984).
• Фамилия Турбины - это девичья фамилия бабушки Булгакова.

Однако следует отметить и то, что «Белая гвардия» - не полностью автобиографический роман. Что-то вымышлено – например, то, что мать Турбиных умерла. На самом деле в то время мать Булгаковых, являющаяся прототипом героини, жила в другом доме со вторым мужем. Да и членов семьи в романе меньше, чем было в действительности у Булгаковых. Впервые целиком роман был опубликован в 1927 – 1929 гг. во Франции.

О чём?

Роман «Белая гвардия» - о трагической судьбе интеллигенции в тяжёлые времена революции, после убийства императора Николая II. Книга также повествует о сложном положении офицерства, готового исполнять долг перед отечеством в условиях зыбкой, нестабильной политической обстановки в стране. Белогвардейские офицеры были готовы защищать гетманскую власть, но автор ставит вопрос - есть ли в этом смысл, если гетман сбежал, оставив страну и её защитников на произвол судьбы?

Алексей и Николка Турбины - офицеры, готовые защищать родину и прежнюю власть, но перед жестоким механизмом политической системы они (и такие, как они) оказываются бессильными. Алексея тяжело ранят, и он вынужден бороться уже не за родину и не за оккупированный город, а за свою жизнь, в чём ему помогает женщина, спасшая его от смерти. А Николка в последний момент бежит, спасённый Най-Турсом, которого убивают. При всём желании защищать отечество герои не забывают о семье и доме, о сестре, оставленной мужем. Образ-антагонист в романе - капитан Тальберг, который, в отличие от братьев Турбиных, покидает отечество дом и жену в тяжёлое время и уезжает в Германию.

Кроме того, «Белая гвардия» - роман об ужасах, беззаконии и разрухе, которые творятся в оккупированном Петлюрой городе. В дом инженера Лисовича врываются с поддельными документами бандиты и грабят его, на улицах стрельба, а пан куренной с помощниками - «хлопцами», учинили жестокую, кровавую расправу над евреем, подозревая его в шпионаже.

В финале город, захваченный петлюровцами, отвоёвывают большевики. В «Белой гвардии» ясно выражено отрицательное, негативное отношение к большевизму - как к губительной силе, которая в итоге сотрёт с лица земли всё святое и человеческое, и придёт страшное время. Этой мыслью и завершается роман.

Главные герои и их характеристика

• Алексей Васильевич Турбин - двадцативосьмилетний доктор, дивизионный врач, который, отдавая долг чести отечеству, вступает в схватку с петлюровцами, когда его часть распустили, так как борьба уже была бессмысленна, но получает серьёзное ранение и вынужден спасаться. Заболевает тифом, находится на грани жизни и смерти, но в итоге выживает.
• Николай Васильевич Турбин (Николка) - семнадцатилетний унтер-офицер, младший брат Алексея, готовый до последнего сражаться с петлюровцами за отечество и гетманскую власть, но по настоянию полковника убегает, срывая с себя знаки отличия, так как бой уже не имеет смысла (петлюровцы захватили Город, а гетман сбежал). Затем Николка помогает сестре ухаживать за раненым Алексеем.
• Елена Васильевна Турбина-Тальберг (Елена рыжая) - двадцатичетырёхлетняя замужняя женщина, которую оставил муж. Переживает и молится за обоих братьев, участвующих в военных действиях, ждёт мужа и втайне надеется, что тот вернётся.
• Сергей Иванович Тальберг - капитан, муж Елены рыжей, неустойчивый в политических взглядах, который меняет их в зависимости от обстановки в городе (действует по принципу флюгера), за что верные своим взглядам Турбины его не уважают. В итоге он покидает дом, жену и ночным поездом уезжает в Германию.
• Леонид Юрьевич Шервинский - гвардии поручик, щеголеватый улан, поклонник Елены рыжей, друг Турбиных, верит в поддержку союзников и рассказывает, будто бы сам видел государя.
• Виктор Викторович Мышлаевский - поручик, ещё один друг Турбиных, верный отечеству, чести и долгу. В романе один из первых предвестников петлюровской оккупации, участник боя в нескольких километрах от Города. Когда петлюровцы врываются в Город, Мышлаевский принимает сторону тех, кто хотят распустить мортирный дивизион, чтобы не губить жизни юнкеров, и хочет поджечь здание юнкерской гимназии, чтобы она не доставалась врагу.
• Карась - друг Турбиных, сдержанный, честный офицер, который во время роспуска мортирного дивизиона присоединяется к тем, кто распускает юнкеров, встаёт на сторону Мышлаевского и полковника Малышева, предложившего такой выход.
• Феликс Феликсович Най-Турс - полковник, который не боится дерзить генералу и распускает юнкеров в момент захвата Города Петлюрой. Сам героически погибает на глазах у Николки Турбина. Для него ценнее, чем власть свергнутого гетмана, жизнь юнкеров - молодых людей, которых чуть не отправили на последний бессмысленный бой с петлюровцами, но он в спешном порядке распускает их, заставляя срывать знаки отличия и уничтожать документы. Най-Турс в романе - образ идеального офицера, для которого ценны не только боевые качества и честь собратьев по оружию, но и их жизни.
• Лариосик (Ларион Суржанский) - дальний родственник Турбиных, который приехал к ним из провинции, переживая развод с женой. Неуклюжий, растяпа, но добродушный, любит бывать в библиотеке и держит кенара в клетке.
• Юлия Александровна Рейсс - женщина, которая спасает раненого Алексея Турбина, и у него завязывается с ней роман.
• Василий Иванович Лисович (Василиса) - трусливый инженер, домохозяин, у которого Турбины снимают второй этаж дома. Скопидом, живёт с жадной женой Вандой, прячет ценности в тайниках. В итоге его грабят бандиты. Своё прозвище - Василиса, получил из-за того, что из-за беспорядков в городе в 1918 году стал подписываться в документах другим почерком, сокращая имя и фамилию так: «Вас. Лис».
• Петлюровцы в романе - лишь шестерёнки в глобальном политическом перевороте, который влечёт за собой необратимые последствия.

Тематика

1. Тема нравственного выбора. Центральной темой является положение белогвардейцев, которые вынуждены выбирать - участвовать ли им в бессмысленных сражениях за власть сбежавшего гетмана или всё-таки спасать свои жизни. Союзники не являются на помощь, и город захватывают петлюровцы, а, в конечном итоге, большевики - реальная сила, угрожающая старому жизненному укладу и политическому строю.
2. Политическая нестабильность. События разворачиваются уже после событий Октябрьской революции и расстрела Николая II, когда большевики захватили власть в Петербурге и продолжали укреплять свои позиции. Петлюровцы, захватившие Киев (в романе - Город), слабы перед большевиками, равно как и белогвардейцы. «Белая гвардия» - это трагический роман о том, как погибает интеллигенция и всё, что с ней связано.
3. В романе присутствуют библейские мотивы, и, чтобы усилить их звучание, автор вводит образ помешанного на христианской религии больного, который приходит лечиться к доктору Алексею Турбину. Начинается роман с отсчёта от Рождества Христова, а перед самым финалом упоминаются строки из Апокалипсиса св. Иоанна Богослова. То есть - судьба Города, захваченного петлюровцами и большевиками, в романе сравнивается с Апокалипсисом.

Христианские символы

• Помешанный больной, явившийся к Турбину на приём, называет большевиков «аггелами», а Петлюру выпустили из камеры №666 (в Откровении Иоанна Богослова - число Зверя, антихриста).
• Дом на Алексеевском спуске - №13, а это число, как известно, в народных суевериях - «чёртова дюжина», число несчастливое, и дом Турбиных постигают различные несчастья - родители умирают, старший брат получает смертельную рану и едва выживает, а Елену бросает и предаёт муж (а предательство – это черта Иуды Искариота).
• В романе присутствует образ богородицы, которой молится Елена и просит спасти Алексея от смерти. В страшное время, описанное в романе, Елена испытывает похожие переживания, что и дева Мария, но только не за сына, а за брата, который, в итоге, преодолевает смерть подобно Христу.
• Также в романе присутствует тема равенства перед божьим судом. Перед ним все равны - и белогвардейцы, и воины Красной Армии. Алексей Турбин видит сон о рае - как туда попадают полковник Най-Турс, белые офицеры и красноармейцы: им всем суждено попасть в рай как павшим на поле битвы, а богу всё равно, верят ли они в него или нет. Справедливость, согласно роману, есть лишь на небе, а на грешной земле царствуют безбожие, кровь, насилие под красными пятиконечными звёздами.

Проблематика

Проблематика романа «Белая гвардия» - в безвыходном, бедственном положении интеллигенции, как чуждого победителям класса. В их трагедии – драма всей страны, ведь без интеллектуальной и культурной элиты Россия не сможет гармонично развиваться.

• Бесчестье и трусость. Если Турбины, Мышлаевский, Шервинский, Карась, Най-Турс единодушны и собираются защищать отечество до последней капли крови, то Тальберг и гетман предпочитают бежать как крысы с тонущего корабля, а индивиды вроде Василия Лисовича трусят, хитрят и приспосабливаются к существующим условиям.
• Также одна из главных проблем романа заключается в выборе между нравственным долгом и жизнью. Ставится вопрос ребром - есть ли смысл с честью защищать такое правительство, которое бесчестно покидает отечество в труднейшие для него времена, и тут же есть ответ на этот самый вопрос: смысла нет, в этом случае жизнь ставится на первое место.
• Раскол русского общества. Кроме того, проблема в произведении «Белая гвардия» заключается в отношении народа к происходящему. Народ не поддерживает офицеров и белогвардейцев и, в целом, встаёт на сторону петлюровцев, ведь на той стороне беззаконие и вседозволенность.
• Гражданская война. В романе противопоставляются три силы - белогвардейцы, петлюровцы и большевики, и одна из них лишь промежуточная, временная - это петлюровцы. Борьба с петлюровцами не сможет оказать такого сильного влияния на ход истории, как борьба между белогвардейцами и большевиками - двумя реальными силами, одна из которых проиграет и канет в Лету навсегда - это и есть Белая гвардия.

Смысл

В целом, смысл романа «Белая гвардия» - это борьба. Борьба между смелостью и трусостью, честью и бесчестьем, добром и злом, богом и дьяволом. Отвага и честь - это Турбины и их друзья, Най-Турс, полковник Малышев, распустивший юнкеров и не позволивший им умирать. Трусость и бесчестье, им противопоставленные - это гетман, Тальберг, штабс-капитан Студзинский, который, побоявшись нарушить приказ, собрался арестовать полковника Малышева за то, что тот хочет распустить юнкеров.

Обычные граждане, не участвующие в военных действиях, в романе тоже оцениваются по этим же критериям: честь, храбрость – трусость, бесчестье. Например, женские образы - Елена, ждущая оставившего её мужа, Ирина Най-Турс, не побоявшаяся вместе с Николкой идти в анатомический театр за телом убитого брата, Юлия Александровна Рейсс - это олицетворение чести, смелости, решительности - и Ванда, жена инженера Лисовича, скупая, жадная до вещей, - олицетворяет трусость, низменность. Да и сам инженер Лисович - мелочный, трусливый и скаредный. Лариосик, несмотря на всю свою неуклюжесть и нелепость,- человечный и мягкий, это персонаж, который олицетворяет если не отвагу и решимость, то просто добронравие и мягкосердечие - качества, которых так не хватает в людях в то жестокое время, описанное в романе.

Ещё один смысл романа «Белая гвардия» - в том, что к богу близки не те, кто ему официально служат – не церковники, но те, кто даже в кровавое и беспощадное время, когда на землю спустилось зло, сохранили в себе зёрна человечности, и пусть даже это - красноармейцы. Об этом рассказывает сон Алексея Турбина - притча романа «Белая гвардия», в которой бог объясняет, что белогвардейцы попадут в свой рай, с церковными полами, а красноармейцы - в свой, с красными звёздами, потому что и те, и другие верили в наступление добра для отечества, хоть и по-разному. Но суть и тех, и других одна, несмотря на то, что они по разным сторонам. А вот церковники, «служители бога», согласно этой притче, не попадут в рай, так как многие из них отступали от истины. Таким образом, суть романа «Белая гвардия» в том, что человечность (добро, честь, бог, смелость) и бесчеловечность (зло, дьявол, бесчестье, трусость) всегда будут бороться за власть над этим миром. И неважно, под какими знамёнами будет эта борьба происходить - белыми или красными, но на стороне зла всегда будут насилие, жестокость и низменные качества, которым должно противостоять добро, милосердие, честность. В этой извечной борьбе важно выбрать не удобную, а правильную сторону.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

И Нью-Йорке

«Дни Турбины́х » - пьеса М. А. Булгакова , написанная на основе романа «Белая гвардия» . Существует в трёх редакциях.

История создания

3 апреля 1925 года Булгакову во МХАТе предложили написать пьесу по роману «Белая гвардия». Работу над первой редакцией Булгаков начал в июле 1925 года. В пьесе, как и в романе, Булгаков основывался на собственных воспоминаниях о Киеве времён Гражданской войны . Первую редакцию автор прочёл в театре в начале сентября того же года, 25 сентября 1926 года пьеса была разрешена к постановке.

В дальнейшем она неоднократно редактировалась. В настоящее время известны три редакции пьесы; две первые имеют то же название, что и роман, однако из-за проблем с цензурой его пришлось сменить. Название «Дни Турбиных» использовалось и для романа. В частности, первое его издание (1927 и 1929 гг., издательство «Concorde», г. Париж) было озаглавлено «Дни Турбиных (Белая гвардия)» . Среди исследователей не существует единого мнения относительно того, какую редакцию считать последней . Одни указывают на то, что третья появилась в результате запрета второй и поэтому не может считаться окончательным проявлением авторской воли. Другие утверждают, что именно «Дни Турбиных» должны быть признаны основным текстом, поскольку по ним уже много десятилетий играют спектакли. Рукописи пьесы не сохранились. Третья редакция впервые опубликована Е. С. Булгаковой в 1955 году . Вторая редакция впервые увидела свет в Мюнхене .

В 1927 году проходимец З. Л. Каганский объявил себя правообладателем на переводы и постановку пьесы за границей. В связи с этим М. А. Булгаков 21 февраля 1928 года обратился в Моссовет с просьбой о разрешении выехать за границу для переговоров о постановке пьесы. [ ]

Действующие лица

• Турбин Алексей Васильевич - полковник-артиллерист, 30 лет.
• Турбин Николай - его брат, 18 лет.
• Тальберг Елена Васильевна - их сестра, 24 года.
• Тальберг Владимир Робертович - генштаба полковник, её муж, 38 лет.
• Мышлаевский Виктор Викторович - штабс-капитан , артиллерист, 38 лет.
• Шервинский Леонид Юрьевич - поручик , личный адъютант гетмана .
• Студзинский Александр Брониславович - капитан, 29 лет.
• Лариосик - кузен из Житомира , 21 год.
• Гетман всея Украины (Павел Скоропадский).
• Болботун - командир 1-й конной петлюровской дивизии (прототип - Болбочан).
• Галаньба - сотник-петлюровец, бывший уланский ротмистр.
• Ураган.
• Кирпатый.
• Фон Шратт - германский генерал.
• Фон Дуст - германский майор.
• Врач германской армии.
• Дезертир-сечевик.
• Человек с корзиной.
• Камер-лакей.
• Максим - бывший гимназический педель , 60 лет.
• Гайдамак-телефонист.
• Первый офицер.
• Второй офицер.
• Третий офицер.
• Первый юнкер.
• Второй юнкер.
• Третий юнкер.
• Юнкера и гайдамаки .

Сюжет

События, описанные в пьесе, происходят в конце 1918 - начале 1919 годов в Киеве и охватывают собой падение режима гетмана Скоропадского , приход Петлюры и изгнание его из города большевиками . На фоне постоянной смены власти происходит личная трагедия семьи Турбиных, ломаются основы старой жизни.

Первая редакция имела 5 актов, а вторая и третья - только 4.

Критика

Современные критики считают «Дни Турбиных» вершиной театрального успеха Булгакова, но её сценическая судьба была сложна . Впервые поставленная во МХАТе, пьеса пользовалась большим зрительским успехом, но получила разгромные рецензии в тогдашней советской прессе. В статье журнала «Новый зритель » от 2 февраля 1927 года Булгаков отчеркнул следующее :

Мы готовы согласиться с некоторыми из наших друзей, что «Дни Турбиных» циничная попытка идеализировать белогвардейщину, но мы не сомневаемся в том, что именно «Дни Турбиных» - осиновый кол в её гроб. Почему? Потому, что для здорового советского зрителя самая идеальная слякоть не может представить соблазна, а для вымирающих активных врагов и для пассивных, дряблых, равнодушных обывателей та же слякоть не может дать ни упора, ни заряда против нас. Всё равно как похоронный гимн не может служить военным маршем.

Сам Сталин в письме к драматургу В. Билль-Белоцерковскому указывал, что пьеса нравится ему, наоборот, из-за того, что в ней показано поражение белых . Письмо было впоследствии опубликовано самим Сталиным в собрании сочинений уже после смерти Булгакова, в 1949 году:

Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбьи даже «Дни Турбиных» - рыба. (…) Что касается собственно пьесы «Дни Турбиных», то она не так уж плоха, ибо она даёт больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: «если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав своё дело окончательно проигранным, - значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь», «Дни Турбиных» есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма.

Ну вот, посмотрели «Дни Турбиных» <…> Махонькие, из офицерских собраний, с запахом «выпивона и закусона» страстишки, любвишки, делишки. Мелодраматические узоры, немножко российских чувств, немножко музычки. Я слышу: Какого чёрта! <…> Чего достиг? Того, что все смотрят пьесу, покачивая головами и вспоминают рамзинское дело …

- «Когда я буду вскоре умирать…» Переписка М. А. Булгакова с П. С. Поповым (1928-1940). - М.:ЭКСМО, 2003. - С. 123-125

Для Михаила Булгакова, перебивавшегося случайными заработками, постановка в МХАТе была едва ли не единственной возможностью содержать семью.

Постановки

• - МХАТ. Режиссёр Илья Судаков , художник Николай Ульянов , художественный руководитель постановки К. С. Станиславский . Роли исполняли: Алексей Турбин - Николай Хмелёв , Николка - Иван Кудрявцев , Елена - Вера Соколова, Шервинский - Марк Прудкин , Студзинский - Евгений Калужский , Мышлаевский - Борис Добронравов , Тальберг - Всеволод Вербицкий , Лариосик - Михаил Яншин , Фон Шратт - Виктор Станицын , фон Дуст - Роберт Шиллинг , Гетман - Владимир Ершов , дезертир - Николай Титушин , Болботун - Александр Андерс , Максим - Михаил Кедров , также Сергей Блинников , Владимир Истрин , Борис Малолетков , Василий Новиков . Премьера состоялась 5 октября 1926 года .

В исключённых сценах (с пойманным петлюровцами евреем, Василисой и Вандой) должны были играть Иосиф Раевский и Михаил Тарханов с Анастасией Зуевой , соответственно.

Машинистка И. С. Раабен (дочь генерала Каменского), которая печатала роман «Белая гвардия» и которую Булгаков пригласил на спектакль, вспоминала: «Спектакль был потрясающий, потому что всё было живо в памяти у людей. Были истерики, обмороки, семь человек увезла скорая помощь, потому что среди зрителей были люди, пережившие и Петлюру, и киевские эти ужасы, и вообще трудности гражданской войны…»

Публицист И. Л. Солоневич впоследствии описывал неординарные события, связанные с постановкой:

… Кажется, в 1929 году Московский художественный театр ставил известную тогда пьесу Булгакова «Дни Турбиных». Это было повествование об обманутых белогвардейских офицерах, застрявших в Киеве. Публика Московского художественного театра не была средней публикой. Это было «отбор». Билеты в театры распределялись профсоюзами, и верхушка интеллигенции, бюрократии и партии получала, конечно, лучшие места и в лучших театрах. В числе этой бюрократии был и я: я работал как раз в том отделе профсоюза, который эти билеты распределял. По ходу пьесы, белогвардейские офицеры пьют водку и поют «Боже, Царя храни! ». Это был лучший театр в мире, и на его сцене выступали лучшие артисты мира. И вот - начинается - чуть-чуть вразброд, как и полагается пьяной компании: «Боже, Царя храни»…

И вот тут наступает необъяснимое: зал начинает вставать . Голоса артистов крепнут. Артисты поют стоя и зал слушает стоя: рядом со мной сидел мой шеф по культурно-просветительной деятельности - коммунист из рабочих. Он тоже встал. Люди стояли, слушали и плакали. Потом мой коммунист, путаясь и нервничая, пытался мне что-то объяснить что-то совершенно беспомощное. Я ему помог: это массовое внушение. Но это было не только внушением.

За эту демонстрацию пьесу сняли с репертуара. Потом попытались поставить опять - причём от режиссуры потребовали, чтобы «Боже Царя храни» было спето, как пьяное издевательство. Из этого ничего не вышло - не знаю, почему именно - и пьесу сняли окончательно. Об этом происшествии в своё время знала «вся Москва».

- Солоневич И. Л. Загадка и разгадка России. М.: Издательство «ФондИВ», 2008. С.451

После снятия с репертуара в 1929 году спектакль был возобновлён 18 февраля 1932 года и сохранялся на сцене Художественного театра вплоть до июня 1941 года . Всего в 1926-1941 годах пьеса прошла 987 раз.

М. А. Булгаков писал в письме П. С. Попову 24 апреля 1932 года о возобновлении спектакля:

От Тверской до Театра стояли мужские фигуры и бормотали механически: «Нет ли лишнего билетика?» То же было и со стороны Дмитровки.
В зале я не был. Я был за кулисами, и актёры волновались так, что заразили меня. Я стал перемещаться с места на место, опустели руки и ноги. Во всех концах звонки, то свет ударит в софитах, то вдруг, как в шахте, тьма, и <…> кажется, что спектакль идёт с вертящей голову быстротой…

Посвящается

Любови Евгеньевне Белозерской

Часть I

Пошел мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Все исчезло.

– Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран!

«Капитанская дочка»

И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими…

1

Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская – вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс.

Но дни и в мирные и в кровавые годы летят как стрела, и молодые Турбины не заметили, как в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь. О, елочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем! Мама, светлая королева, где же ты?

Через год после того, как дочь Елена повенчалась с капитаном Сергеем Ивановичем Тальбергом, и в ту неделю, когда старший сын, Алексей Васильевич Турбин, после тяжких походов, службы и бед вернулся на Украину в Город, в родное гнездо, белый гроб с телом матери снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол, в маленькую церковь Николая Доброго, что на Взвозе.

Когда отпевали мать, был май, вишневые деревья и акации наглухо залепили стрельчатые окна. Отец Александр, от печали и смущения спотыкающийся, блестел и искрился у золотеньких огней, и дьякон, лиловый лицом и шеей, весь ковано-золотой до самых носков сапог, скрипящих на ранту, мрачно рокотал слова церковного прощания маме, покидающей своих детей.

Алексей, Елена, Тальберг, и Анюта, выросшая в доме Турбиной, и Николка, оглушенный смертью, с вихром, нависшим на правую бровь, стояли у ног старого коричневого святителя Николы. Николкины голубые глаза, посаженные по бокам длинного птичьего носа, смотрели растерянно, убито. Изредка он возводил их на иконостас, на тонущий в полумраке свод алтаря, где возносился печальный и загадочный старик бог, моргал. За что такая обида? Несправедливость? Зачем понадобилось отнять мать, когда все съехались, когда наступило облегчение?

Улетающий в черное, потрескавшееся небо бог ответа не давал, а сам Николка еще не знал, что все, что ни происходит, всегда так, как нужно, и только к лучшему.

Отпели, вышли на гулкие плиты паперти и проводили мать через весь громадный город на кладбище, где под черным мраморным крестом давно уже лежал отец. И маму закопали. Эх… эх…

* * *

Много лет до смерти, в доме № 13 по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку. Как часто читался у пышущей жаром изразцовой площади «Саардамский Плотник», часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей, и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях. В ответ бронзовым, с гавотом, что стоят в спальне матери, а ныне Еленки, били в столовой черные стенные башенным боем. Покупал их отец давно, когда женщины носили смешные, пузырчатые у плеч рукава. Такие рукава исчезли, время мелькнуло, как искра, умер отец-профессор, все выросли, а часы остались прежними и били башенным боем. К ним все так привыкли, что, если бы они пропали как-нибудь чудом со стены, грустно было бы, словно умер родной голос и ничем пустого места не заткнешь. Но часы, по счастью, совершенно бессмертны, бессмертен и «Саардамский Плотник», и голландский изразец, как мудрая скала, в самое тяжкое время живительный и жаркий.

Вот этот изразец, и мебель старого красного бархата, и кровати с блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и малиновые, с соколом на руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV, нежащимся на берегу шелкового озера в райском саду, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном поле, что мерещились маленькому Николке в бреду скарлатины, бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, – все семь пыльных и полных комнат, вырастивших молодых Турбиных, все это мать в самое трудное время оставила детям и, уже задыхаясь и слабея, цепляясь за руку Елены плачущей, молвила:

– Дружно… живите.

Но как жить? Как же жить?

Алексею Васильевичу Турбину, старшему, – молодому врачу – двадцать восемь лет. Елене – двадцать четыре. Мужу ее, капитану Тальбергу, – тридцать один, а Николке – семнадцать с половиной. Жизнь-то им как раз перебило на самом рассвете. Давно уже начало мести с севера, и метет, и метет, и не перестает, и чем дальше, тем хуже. Вернулся старший Турбин в родной город после первого удара, потрясшего горы над Днепром. Ну, думается, вот перестанет, начнется та жизнь, о которой пишется в шоколадных книгах, но она не только не начинается, а кругом становится все страшнее и страшнее. На севере воет и воет вьюга, а здесь под ногами глухо погромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли. Восемнадцатый год летит к концу и день ото дня глядит все грознее и щетинистей.

Упадут стены, улетит встревоженный сокол с белой рукавицы, потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую Дочку сожгут в печи. Мать сказала детям:

– Живите.

А им придется мучиться и умирать.

Как-то, в сумерки, вскоре после похорон матери, Алексей Турбин, придя к отцу Александру, сказал:

– Да, печаль у нас, отец Александр. Трудно маму забывать, а тут еще такое тяжелое время. Главное, ведь только что вернулся, думал, наладим жизнь, и вот…

Он умолк и, сидя у стола, в сумерках, задумался и посмотрел вдаль. Ветви в церковном дворе закрыли и домишко священника. Казалось, что сейчас же за стеной тесного кабинетика, забитого книгами, начинается весенний, таинственный спутанный лес. Город по-вечернему глухо шумел, пахло сиренью.

– Что сделаешь, что сделаешь, – конфузливо забормотал священник. (Он всегда конфузился, если приходилось беседовать с людьми.) – Воля божья.

– Может, кончится все это, когда-нибудь? Дальше-то лучше будет? – неизвестно у кого спросил Турбин.

Священник шевельнулся в кресле.

– Тяжкое, тяжкое время, что говорить, – пробормотал он, – но унывать-то не следует…

Потом вдруг наложил белую руку, выпростав ее из темного рукава ряски, на пачку книжек и раскрыл верхнюю, там, где она была заложена вышитой цветной закладкой.

– Уныния допускать нельзя, – конфузливо, но как-то очень убедительно проговорил он. – Большой грех – уныние… Хотя кажется мне, что испытания будут еще. Как же, как же, большие испытания, – он говорил все увереннее. – Я последнее время все, знаете ли, за книжечками сижу, по специальности, конечно, больше всего богословские…

Он приподнял книгу так, чтобы последний свет из окна упал на страницу, и прочитал:

– «Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод; и сделалась кровь».

2

Итак, был белый, мохнатый декабрь. Он стремительно подходил к половине. Уже отсвет рождества чувствовался на снежных улицах. Восемнадцатому году скоро конец.

Над двухэтажным домом № 13, постройки изумительной (на улицу квартира Турбиных была во втором этаже, а в маленький, покатый, уютный дворик – в первом), в саду, что лепился под крутейшей горой, все ветки на деревьях стали лапчаты и обвисли. Гору замело, засыпало сарайчики во дворе, и стала гигантская сахарная голова. Дом накрыло шапкой белого генерала, и в нижнем этаже (на улицу – первый, во двор под верандой Турбиных – подвальный) засветился слабенькими желтенькими огнями инженер и трус, буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович, а в верхнем – сильно и весело загорелись турбинские окна.

В сумерки Алексей и Николка пошли за дровами в сарай.

– Эх, эх, а дров до черта мало. Опять сегодня вытащили, смотри.

Из Николкиного электрического фонарика ударил голубой конус, а в нем видно, что обшивка со стены явно содрана и снаружи наскоро прибита.

– Вот бы подстрелить, чертей! Ей-богу. Знаешь что: сядем на эту ночь в караул? Я знаю – это сапожники из одиннадцатого номера. И ведь какие негодяи! Дров у них больше, чем у нас.

– А ну их… Идем. Бери.

Ржавый замок запел, осыпался на братьев пласт, поволокли дрова. К девяти часам вечера к изразцам Саардама нельзя было притронуться.

Замечательная печь на своей ослепительной поверхности несла следующие исторические записи и рисунки, сделанные в разное время восемнадцатого года рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения:

Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку, – не верь. Союзники – сволочи.

Он сочувствует большевикам.

Рисунок: рожа Момуса.

Улан Леонид Юрьевич.

Слухи грозные, ужасные,

Наступают банды красные!

Рисунок красками: голова с отвисшими усами, в папахе с синим хвостом.

Руками Елены и нежных и старинных турбинских друзей детства – Мышлаевского, Карася, Шервинского – красками, тушью, чернилами, вишневым соком записано:

Елена Васильна любит нас сильно.

Кому – на, а кому – не.

Леночка, я взял билет на Аиду.

Бельэтаж № 8, правая сторона.

1918 года, мая 12 дня я влюбился.

Вы толстый и некрасивый.

После таких слов я застрелюсь.

(Нарисован весьма похожий браунинг.)

Да здравствует Россия!

Да здравствует самодержавие!

Июнь. Баркарола.

Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина.

Печатными буквами, рукою Николки:

Я таки приказываю посторонних вещей на печке не писать под угрозой расстрела всякого товарища с лишением прав. Комиссар Подольского района. Дамский, мужской и женский портной Абрам Пружинер.

Пышут жаром разрисованные изразцы, черные часы ходят, как тридцать лет назад: тонк-танк. Старший Турбин, бритый, светловолосый, постаревший и мрачный с 25 октября 1917 года, во френче с громадными карманами, в синих рейтузах и мягких новых туфлях, в любимой позе – в кресле с ногами. У ног его на скамеечке Николка с вихром, вытянув ноги почти до буфета, – столовая маленькая. Ноги в сапогах с пряжками. Николкина подруга, гитара, нежно и глухо: трень… Неопределенно трень… потому что пока что, видите ли, ничего еще толком не известно. Тревожно в Городе, туманно, плохо…

На плечах у Николки унтер-офицерские погоны с белыми нашивками, а на левом рукаве остроуглый трехцветный шеврон. (Дружина первая, пехотная, третий ее отдел. Формируется четвертый день, ввиду начинающихся событий.)

Но, несмотря на все эти события, в столовой, в сущности говоря, прекрасно. Жарко, уютно, кремовые шторы задернуты. И жар согревает братьев, рождает истому.

Старший бросает книгу, тянется.

– А ну-ка, сыграй «Съемки»…

Трень-та-там… Трень-та-там…

Сапоги фасонные,
Бескозырки тонные,
То юнкера-инженеры идут!

Старший начинает подпевать. Глаза мрачны, но в них зажигается огонек, в жилах – жар. Но тихонько, господа, тихонько, тихонечко.

Здравствуйте, дачники,
Здравствуйте, дачницы…

Гитара идет маршем, со струн сыплет рота, инженеры идут – ать, ать! Николкины глаза вспоминают:

Училище. Облупленные александровские колонны, пушки. Ползут юнкера на животиках от окна к окну, отстреливаются. Пулеметы в окнах.

Туча солдат осадила училище, ну, форменная туча. Что поделаешь. Испугался генерал Богородицкий и сдался, сдался с юнкерами. Па-а-зор…

Здравствуйте, дачницы,
Здравствуйте, дачники,
Съемки у нас давно уж начались.

Туманятся Николкины глаза.

Столбы зноя над червонными украинскими полями. В пыли идут пылью пудренные юнкерские роты. Было, было все это и вот не стало. Позор. Чепуха.

Елена раздвинула портьеру, и в черном просвете показалась ее рыжеватая голова. Братьям послала взгляд мягкий, а на часы очень и очень тревожный. Оно и понятно. Где же, в самом деле, Тальберг? Волнуется сестра.

Хотела, чтобы это скрыть, подпеть братьям, но вдруг остановилась и подняла палец.

– Погодите. Слышите?

Оборвала рота шаг на всех семи струнах: сто-ой! Все трое прислушались и убедились – пушки. Тяжело, далеко и глухо. Вот еще раз: бу-у… Николка положил гитару и быстро встал, за ним, кряхтя, поднялся Алексей.

В гостиной – приемной совершенно темно. Николка наткнулся на стул. В окнах настоящая опера «Ночь под рождество» – снег и огонечки. Дрожат и мерцают. Николка прильнул к окошку. Из глаз исчез зной и училище, в глазах – напряженнейший слух. Где? Пожал унтер-офицерскими плечами.

– Черт его знает. Впечатление такое, что будто под Святошиным стреляют. Странно, не может быть так близко.

Алексей во тьме, а Елена ближе к окошку, и видно, что глаза ее черно-испуганны. Что же значит, что Тальберга до сих пор нет? Старший чувствует ее волнение и поэтому не говорит ни слова, хоть сказать ему и очень хочется. В Святошине. Сомнений в этом никаких быть не может. Стреляют, 12 верст от города, не дальше. Что за штука?

Николка взялся за шпингалет, другой рукой прижал стекло, будто хочет выдавить его и вылезть, и нос расплющил.

– Хочется мне туда поехать. Узнать, в чем дело…

– Ну да, тебя там не хватало…

Елена говорит в тревоге. Вот несчастье. Муж должен был вернуться самое позднее, слышите ли – самое позднее, сегодня в три часа дня, а сейчас уже десять.

В молчании вернулись в столовую. Гитара мрачно молчит. Николка из кухни тащит самовар, и тот поет зловеще и плюется. На столе чашки с нежными цветами снаружи и золотые внутри, особенные, в виде фигурных колоннок. При матери, Анне Владимировне, это был праздничный сервиз в семействе, а теперь у детей пошел на каждый день. Скатерть, несмотря на пушки и все это томление, тревогу и чепуху, бела и крахмальна. Это от Елены, которая не может иначе, это от Анюты, выросшей в доме Турбиных. Полы лоснятся, и в декабре, теперь, на столе, в матовой колонной вазе, голубые гортензии и две мрачных и знойных розы, утверждающие красоту и прочность жизни, несмотря на то что на подступах к Городу – коварный враг, который, пожалуй, может разбить снежный, прекрасный Город и осколки покоя растоптать каблуками. Цветы. Цветы – приношение верного Елениного поклонника, гвардии поручика Леонида Юрьевича Шервинского, друга продавщицы в конфетной знаменитой «Маркизе», друга продавщицы в уютном цветочном магазине «Ниццкая флора». Под тенью гортензий тарелочка с синими узорами, несколько ломтиков колбасы, масло в прозрачной масленке, в сухарнице пила-фраже и белый продолговатый хлеб. Прекрасно можно было бы закусить и выпить чайку, если б не все эти мрачные обстоятельства… Эх… эх…

На чайнике верхом едет гарусный пестрый петух, и в блестящем боку самовара отражаются три изуродованных турбинских лица, и щеки Николкины в нем как у Момуса.

В глазах Елены тоска, и пряди, подернутые рыжеватым огнем, уныло обвисли.

Застрял где-то Тальберг со своим денежным гетманским поездом и погубил вечер. Черт его знает, уж не случилось ли, чего доброго, чего-нибудь с ним?… Братья вяло жуют бутерброды. Перед Еленою остывающая чашка и «Господин из Сан-Франциско». Затуманенные глаза, не видя, глядят на слова: «…мрак, океан, вьюгу».

Не читает Елена.

Николка наконец не выдерживает:

– Желал бы я знать, почему так близко стреляют? Ведь не может же быть…

Сам себя прервал и исказился при движении в самоваре. Пауза. Стрелка переползает десятую минуту и – тонк-танк – идет к четверти одиннадцатого.

– Потому стреляют, что немцы – мерзавцы, – неожиданно бурчит старший.

Елена поднимает голову на часы и спрашивает:

– Неужели, неужели они оставят нас на произвол судьбы? – Голос ее тосклив.

Братья, словно по команде, поворачивают головы и начинают лгать.

– Ничего не известно, – говорит Николка и обкусывает ломтик.

– Это я так сказал, гм… предположительно. Слухи.

– Нет, не слухи, – упрямо отвечает Елена, – это не слух, а верно; сегодня видела Щеглову, и она сказала, что из-под Бородянки вернули два немецких полка.

– Чепуха.

– Подумай сама, – начинает старший, – мыслимое ли дело, чтобы немцы подпустили этого прохвоста близко к городу? Подумай, а? Я лично решительно не представляю, как они с ним уживутся хотя бы одну минуту. Полнейший абсурд. Немцы и Петлюра. Сами же они его называют не иначе как бандит. Смешно.

– Ах, что ты говоришь. Знаю я теперь немцев. Сама уже видела нескольких с красными бантами. И унтер-офицер пьяный с бабой какой-то. И баба пьяная.

– Ну мало ли что? Отдельные случаи разложения могут быть даже и в германской армии.

– Так, по-вашему, Петлюра не войдет?

– Гм… По-моему, этого не может быть.

– Апсольман. Налей мне, пожалуйста, еще одну чашечку чаю. Ты не волнуйся. Соблюдай, как говорится, спокойствие.

– Но боже, где же Сергей? Я уверена, что на их поезд напали и…

– И что? Ну что выдумываешь зря? Ведь эта линия совершенно свободна.

– Почему же его нет?

– Господи боже мой. Знаешь же сама, какая езда. На каждой станции стояли, наверное, по четыре часа.

– Революционная езда. Час едешь – два стоишь.

Елена, тяжело вздохнув, поглядела на часы, помолчала, потом заговорила опять:

– Господи, господи! Если бы немцы не сделали этой подлости, все было бы отлично. Двух их полков достаточно, чтобы раздавить этого вашего Петлюру, как муху. Нет, я вижу, немцы играют какую-то подлую двойную игру. И почему же нет хваленых союзников? У-у, негодяи. Обещали, обещали…

Самовар, молчавший до сих пор, неожиданно запел, и угольки, подернутые седым пеплом, вывалились на поднос. Братья невольно посмотрели на печку. Ответ – вот он. Пожалуйста:

Союзники – сволочи.

Стрелка остановилась на четверти, часы солидно хрипнули и пробили – раз, и тотчас же часам ответил заливистый, тонкий звон под потолком в передней.

– Слава богу, вот и Сергей, – радостно сказал старший.

– Это Тальберг, – подтвердил Николка и побежал отворять.

Елена порозовела, встала.

Но это оказался вовсе не Тальберг. Три двери прогремели, и глухо на лестнице прозвучал Николкин удивленный голос. Голос в ответ. За голосами по лестнице стали переваливаться кованые сапоги и приклад. Дверь в переднюю впустила холод, и перед Алексеем и Еленой очутилась высокая, широкоплечая фигура в серой шинели до пят и в защитных погонах с тремя поручичьими звездами химическим карандашом. Башлык заиндевел, а тяжелая винтовка с коричневым штыком заняла всю переднюю.

– Здравствуйте, – пропела фигура хриплым тенором и закоченевшими пальцами ухватилась за башлык.

Николка помог фигуре распутать концы, капюшон слез, за капюшоном блин офицерской фуражки с потемневшей кокардой, и оказалась над громадными плечами голова поручика Виктора Викторовича Мышлаевского. Голова эта была очень красива, странной и печальной и привлекательной красотой давней, настоящей породы и вырождения. Красота в разных по цвету, смелых глазах, в длинных ресницах. Нос с горбинкой, губы гордые, лоб бел и чист, без особых примет. Но вот один уголок рта приспущен печально, и подбородок косовато срезан так, словно у скульптора, лепившего дворянское лицо, родилась дикая фантазия откусить пласт глины и оставить мужественному лицу маленький и неправильный женский подбородок.

– Откуда ты?

– Откуда?

– Осторожнее, – слабо ответил Мышлаевский, – не разбей. Там бутылка водки.

Николка бережно повесил тяжелую шинель, из кармана которой выглядывало горлышко в обрывке газеты. Затем повесил тяжелый маузер в деревянной кобуре, покачнув стойку с оленьими рогами. Тогда лишь Мышлаевский повернулся к Елене, руку поцеловал и сказал:

– Из-под Красного Трактира. Позволь, Лена, ночевать. Не дойду домой.

– Ах, боже мой, конечно.

Мышлаевский вдруг застонал, пытался подуть на пальцы, но губы его не слушались. Белые брови и поседевшая инеем бархатка подстриженных усов начали таять, лицо намокло. Турбин-старший расстегнул френч, прошелся по шву, вытягивая грязную рубашку.

– Ну, конечно… Полно. Кишат.

– Вот что, – испуганная Елена засуетилась, забыла Тальберга на минуту. – Николка, там в кухне дрова. Беги зажигай колонку. Эх, горе-то, что Анюту я отпустила. Алексей, снимай с него френч, живо.

В столовой у изразцов Мышлаевский, дав волю стонам, повалился на стул. Елена забегала и загремела ключами. Турбин и Николка, став на колени, стягивали с Мышлаевского узкие щегольские сапоги с пряжками на икрах.

– Легче… Ох, легче…

Размотались мерзкие, пятнистые портянки. Под ними лиловые шелковые носки. Френч Николка тотчас отправил на холодную веранду – пусть дохнут вши. Мышлаевский, в грязнейшей батистовой сорочке, перекрещенной черными подтяжками, в синих бриджах со штрипками, стал тонкий и черный, больной и жалкий. Посиневшие ладони зашлепали, зашарили по изразцам.

Слух… грозн…
Наст… банд…

Влюбился… мая…

– Что ж это за подлецы! – закричал Турбин. – Неужели же они не могли дать вам валенки и полушубки?

– Ва-аленки, – плача, передразнил Мышлаевский, – вален…

Руки и ноги в тепле взрезала нестерпимая боль. Услыхав, что Еленины шаги стихли в кухне, Мышлаевский яростно и слезливо крикнул:

Сипя и корчась, повалился и, тыча пальцами в носки, простонал:

– Снимите, снимите, снимите…

Пахло противным денатуратом, в тазу таяла снежная гора, от винного стаканчика водки поручик Мышлаевский опьянел мгновенно до мути в глазах.

– Неужели же отрезать придется? Господи… – Он горько закачался в кресле.

– Ну, что ты, погоди. Ничего… Так. Приморозил большой. Так… отойдет. И этот отойдет.

Николка присел на корточки и стал натягивать чистые черные носки, а деревянные, негнущиеся руки Мышлаевского полезли в рукава купального мохнатого халата. На щеках расцвели алые пятна, и, скорчившись, в чистом белье, в халате, смягчился и ожил помороженный поручик Мышлаевский. Грозные матерные слова запрыгали в комнате, как град по подоконнику. Скосив глаза к носу, ругал похабными словами штаб в вагонах первого класса, какого-то полковника Щеткина, мороз, Петлюру и немцев, и метель, и кончил тем, что самого гетмана всея Украины обложил гнуснейшими площадными словами.

Алексей и Николка смотрели, как лязгал зубами согревающийся поручик, и время от времени вскрикивали: «Ну-ну».

– Гетман, а? Твою мать! – рычал Мышлаевский. – Кавалергард? Во дворце? А? А нас погнали, в чем были. А? Сутки на морозе в снегу… Господи! Ведь думал – пропадем все… К матери! На сто саженей офицер от офицера – это цепь называется? Как кур чуть не зарезали!

– Постой, – ошалевая от брани, спрашивал Турбин, – ты скажи, кто там, под Трактиром?

– Ат! – Мышлаевский махнул рукой. – Ничего не поймешь! Ты знаешь, сколько нас было под Трактиром? Со-рок человек. Приезжает эта лахудра – полковник Щеткин и говорит (тут Мышлаевский перекосил лицо, стараясь изобразить ненавистного ему полковника Щеткина, и заговорил противным, тонким и сюсюкающим голосом): «Господа офицеры, вся надежда Города на вас. Оправдайте доверие гибнущей матери городов русских, в случае появления неприятеля – переходите в наступление, с нами бог! Через шесть часов дам смену. Но патроны прошу беречь…» (Мышлаевский заговорил своим обыкновенным голосом) – и смылся на машине со своим адъютантом. И темно, как в ж…! Мороз. Иголками берет.

– Да кто же там, господи! Ведь не может же Петлюра под Трактиром быть?

– А черт их знает! Веришь ли, к утру чуть с ума не сошли. Стали это мы в полночь, ждем смены… Ни рук, ни ног. Нету смены. Костров, понятное дело, разжечь не можем, деревня в двух верстах. Трактир – верста. Ночью чудится: поле шевелится. Кажется – ползут… Ну, думаю, что будем делать?… Что? Вскинешь винтовку, думаешь – стрелять или не стрелять? Искушение. Стояли, как волки выли. Крикнешь – в цепи где-то отзовется. Наконец зарылся в снег, нарыл себе прикладом гроб, сел и стараюсь не заснуть: заснешь – каюк. И под утро не вытерпел, чувствую – начинаю дремать. Знаешь, что спасло? Пулеметы. На рассвете, слышу, верстах в трех по-ехало! И ведь, представь, вставать не хочется. Ну, а тут пушка забухала. Поднялся, словно на ногах по пуду, и думаю: «Поздравляю, Петлюра пожаловал». Стянули маленько цепь, перекликаемся. Решили так: в случае чего, собьемся в кучу, отстреливаться будем и отходить на Город. Перебьют – перебьют. Хоть вместе по крайней мере. И, вообрази, – стихло. Утром начали по три человека в Трактир бегать греться. Знаешь, когда смена пришла? Сегодня в два часа дня. Из первой дружины человек двести юнкеров. И, можешь себе представить, прекрасно одеты – в папахах, в валенках и с пулеметной командой. Привел их полковник Най-Турс.

– A! Наш, наш! – вскричал Николка.

– Погоди-ка, он не белградский гусар? – спросил Турбин.

– Да, да, гусар… Понимаешь, глянули они на нас и ужаснулись: «Мы думали, что вас тут, говорят, роты две с пулеметами, как же вы стояли?»

Оказывается, вот эти-то пулеметы, это на Серебрянку под утро навалилась банда, человек в тысячу, и повела наступление. Счастье, что они не знали, что там цепь вроде нашей, а то, можешь себе представить, утром вся эта орава в Город могла сделать визит. Счастье, что у тех была связишка с Постом-Волынским, – дали знать, и оттуда их какая-то батарея обкатила шрапнелью, ну, пыл у них и угас, понимаешь, не довели наступление до конца и расточились куда-то, к чертям.

– Но кто такие? Неужели же Петлюра? Не может этого быть.

– А, черт их душу знает. Я думаю, что это местные мужички-богоносцы достоевские! у-у… вашу мать!

– Господи боже мой!

– Да-с, – хрипел Мышлаевский, посасывая папиросу, – сменились мы, слава те, господи. Считаем: тридцать восемь человек. Поздравьте: двое замерзли. К свиньям. А двух подобрали, ноги будут резать…

– Как! Насмерть?

– А что ж ты думал? Один юнкер да один офицер. А в Попелюхе, это под Трактиром, еще красивее вышло. Поперли мы туда с подпоручиком Красиным сани взять, везти помороженных. Деревушка словно вымерла – ни одной души. Смотрим, наконец ползет какой-то дед в тулупе, с клюкой. Вообрази – глянул на нас и обрадовался. Я уж тут сразу почувствовал недоброе. Что такое, думаю? Чего этот богоносный хрен возликовал: «Хлопчики… хлопчики…» Говорю ему таким сдобным голоском: «Здорово, дид. Давай скорее сани». А он отвечает: «Нема. Офицерня уси сани угнала на Пост». Я тут мигнул Красину и спрашиваю: «Офицерня? Тэк-с. А дэж вси ваши хлопци?» А дед и ляпни: «Уси побиглы до Петлюры». А? Как тебе нравится? Он-то сослепу не разглядел, что у нас погоны под башлыками, и за петлюровцев нас принял. Ну, тут, понимаешь, я не вытерпел… Мороз… Остервенился… Взял деда этого за манишку, так что из него чуть душа не выскочила, и кричу: «Побиглы до Петлюры? А вот я тебя сейчас пристрелю, так ты узнаешь, как до Петлюры бегают! Ты у меня сбегаешь в царство небесное, стерва!» Ну, тут, понятное дело, святой землепашец, сеятель и хранитель (Мышлаевский, словно обвал камней, спустил страшное ругательство), прозрел в два счета. Конечно, в ноги и орет: «Ой, ваше высокоблагородие, извините меня, старика, це я сдуру, сослепу, дам коней, зараз дам, тильки не вбивайте!» И лошади нашлись, и розвальни.

Нуте-с, в сумерки пришли на Пост. Что там делается – уму непостижимо. На путях четыре батареи насчитал, стоят неразвернутые, снарядов, оказывается, нет. Штабов нет числа. Никто ни черта, понятное дело, не знает. И главное – мертвых некуда деть! Нашли, наконец, перевязочную летучку, веришь ли, силой свалили мертвых, не хотели брать: «Вы их в Город везите». Тут уж мы озверели. Красин хотел пристрелить какого-то штабного. Тот сказал: «Это, говорит, петлюровские приемы». Смылся. К вечеру только нашел наконец вагон Щеткина. Первого класса, электричество… И что ж ты думаешь? Стоит какой-то холуй денщицкого типа и не пускает. А? «Они, говорит, сплять. Никого не велено принимать». Ну, как я двину прикладом в стену, а за мной все наши подняли грохот. Из всех купе горошком выскочили. Вылез Щеткин и заегозил: «Ах, боже мой. Ну конечно же. Сейчас. Эй, вестовые, щей, коньяку. Сейчас мы вас разместим. П-полный отдых. Это геройство. Ах, какая потеря, но что делать – жертвы. Я так измучился…» И коньяком от него на версту. А-а-а! – Мышлаевский внезапно зевнул и клюнул носом. Забормотал, как во сне:

– Дали отряду теплушку и печку… О-о! А мне свезло. Очевидно, решил отделаться от меня после этого грохота. «Командирую вас, поручик, в Город. В штаб генерала Картузова. Доложите там». Э-э-э! Я на паровоз… окоченел… замок Тамары… водка…

Мышлаевский выронил папиросу изо рта, откинулся и захрапел сразу.

– Вот так здорово, – сказал растерянный Николка.

– Где Елена? – озабоченно спросил старший. – Нужно будет ему простыню дать, ты веди его мыться.

Елена же в это время плакала в комнате за кухней, где за ситцевой занавеской, в колонке, у цинковой ванны, металось пламя сухой наколотой березы. Хриплые кухонные часишки настучали одиннадцать. И представился убитый Тальберг. Конечно, на поезд с деньгами напали, конвой перебили, и на снегу кровь и мозг. Елена сидела в полумгле, смятый венец волос пронизало пламя, по щекам текли слезы. Убит. Убит…

И вот тоненький звоночек затрепетал, наполнил всю квартиру. Елена бурей через кухню, через темную книжную, в столовую. Огни ярче. Черные часы забили, затикали, пошли ходуном.

Но Николка со старшим угасли очень быстро после первого взрыва радости. Да и радость-то была больше за Елену. Скверно действовали на братьев клиновидные, гетманского военного министерства погоны на плечах Тальберга. Впрочем, и до погон еще, чуть ли не с самого дня свадьбы Елены, образовалась какая-то трещина в вазе турбинской жизни, и добрая вода уходила через нее незаметно. Сух сосуд. Пожалуй, главная причина этому в двухслойных глазах капитана генерального штаба Тальберга, Сергея Ивановича…

Эх-эх… Как бы там ни было, сейчас первый слой можно было читать ясно. В верхнем слое простая человеческая радость от тепла, света и безопасности. А вот поглубже – ясная тревога, и привез ее Тальберг с собою только что. Самое же глубокое было, конечно, скрыто, как всегда. Во всяком случае, на фигуре Сергея Ивановича ничего не отразилось. Пояс широк и тверд. Оба значка – академии и университета – белыми головками сияют ровно. Поджарая фигура поворачивается под черными часами, как автомат. Тальберг очень озяб, но улыбается всем благосклонно. И в благосклонности тоже сказалась тревога. Николка, шмыгнув длинным носом, первый заметил это. Тальберг, вытягивая слова, медленно и весело рассказал, как на поезд, который вез деньги в провинцию и который он конвоировал, у Бородянки, в сорока верстах от Города, напали – неизвестно кто! Елена в ужасе жмурилась, жалась к значкам, братья опять вскрикивали «ну-ну», а Мышлаевский мертво храпел, показывая три золотых коронки.

– Кто ж такие? Петлюра?

«Белая гвардия», Глава 1 – краткое содержание

Живущая в Киеве интеллигентная семья Турбиных – двое братьев и сестра – оказывается в 1918 году посреди круговорота революции . Алексею Турбину, молодому врачу – двадцать восемь лет, он уже успел повоевать на Первой Мировой . Николке – семнадцать с половиной. Сестре Елене – двадцать четыре, полтора года назад она вышла за штабного капитана Сергея Тальберга.

В этом году Турбины похоронили мать, которая, умирая, сказала детям: «Живите!» Но кончается год, уже декабрь, а всё не перестаёт мести страшная метель революционной смуты. Как жить в такое время? Видно придется мучиться и умирать!

Белая гвардия. 1 серия. Фильм по роману М. Булгакова (2012)

Отпевавший маму священник, отец Александр, пророчит Алексею Турбину, что дальше будет ещё труднее. Но убеждает не унывать.

«Белая гвардия», Глава 2 – краткое содержание

Власть посаженного немцами в Киеве гетмана Скоропадского шатается. К городу идут от Белой Церкви войска социалиста Петлюры . Он – такой же грабитель, как большевики , отличается от них одним лишь украинским национализмом.

В декабрьский вечер Турбины собираются в гостиной, слыша через окна уже близкие к Киеву пушечные выстрелы.

В дверь неожиданно звонит друг семьи – молодой, мужественный поручик Виктор Мышлаевский. Он страшно замёрз, не может дойти до дома, просит позволения переночевать. С руганью рассказывает, как стоял в окрестностях города на обороне от петлюровцев. 40 офицеров бросили вечером в чистое поле, не дав даже валенок, и почти без патронов. От страшного мороза стали зарываться в снег – и двое замерзли, а ещё двоим придётся из-за отморожения делать ампутацию ног. Беспечный пьяница, полковник Щёткин, так и не доставил утром смену. Её привёл лишь к обеду храбрый полковник Най-Турс.

Обессиленный Мышлаевский засыпает. Домой возвращается муж Елены, сухой и расчётливый приспособленец капитан Тальберг, прибалт родом. Быстро объясняет жене: гетмана Скоропадского бросают немецкие войска, на которых держалась вся его власть. В час ночи в Германию уходит поезд генерала фон Буссова. Тальберга, благодаря его штабным знакомствам, немцы согласны взять с собой. Он должен собираться к отъезду немедленно, но «тебя, Елена, я взять не могу на скитанья и неизвестность».

Елена тихо плачет, но не возражает. Тальберг обещает, что будет пробираться из Германии через Румынию в Крым и на Дон, чтобы прийти в Киев с войсками Деникина . Он деловито собирает чемодан, наскоро прощается с братьями Елены и в час ночи уезжает с немецким поездом.

«Белая гвардия», Глава 3 – краткое содержание

Турбины занимают 2-й этаж двухэтажного дома № 13 по Алексеевскому спуску, а на первом живёт хозяин дома, инженер Василий Лисович, которого за трусость и бабью суетность знакомые зовут Василисой.

В эту ночь Лисович, занавесив окна в комнате простынёй и пледом, прячет в тайничок внутри стены конверт с деньгами. Он не замечает, что белая простыня на зелено окрашенном окне привлекла внимание одного уличного прохожего. Тот залез на дерево и через щель над верхним краем занавеси видел всё, что делал Василиса.

Подсчитав остаток украинских денег, прибережённых на текущие расходы, Лисович ложится спать. Он видит во сне, как воры вскрывают его тайник, но вскоре с ругательствами просыпается: наверху громко играют на гитаре и поют…

Это пришли к Турбиным ещё двое друзей: штабной адъютант Леонид Шервинский и артиллерист Фёдор Степанов (гимназическая кличка – Карась). Они принесли вино и водку. Вся компания вместе с проснувшимся Мышлаевским усаживается за стол. Карась агитирует всех, кто хочет защищать Киев от Петлюры, поступать в формируемый мортирный дивизион, где отличный командир – полковник Малышев. Шервинский, явно влюблённый в Елену, рад вести об отъезде Тальберга и начинает петь страстную эпиталаму.

Белая гвардия. 2 серия. Фильм по роману М. Булгакова (2012)

Все пьют за то, чтобы союзники по Антанте помогли Киеву отбиться от Петлюры. Алексей Турбин ругает гетмана: он притеснял русский язык, до последних дней не давал формировать армию из русских офицеров – и в решительный момент оказался без войска. Если бы с апреля месяца гетман начал создавать офицерские корпуса, мы бы теперь выгнали большевиков из Москвы! Алексей говорит, что пойдёт в дивизион к Малышеву.

Шервинский передаёт штабные слухи о том, что император Николай не убит , а спасся из рук коммунистов. Все за столом понимают: это маловероятно, но всё же в восторге поют «Боже, Царя храни!»

Мышлаевский и Алексей сильно напиваются. Видя это, Елена укладывает всех спать. Она одна в своей комнате грустно сидит на постели, размышляя об отъезде мужа и вдруг ясно понимая, что за полтора года брака у неё никогда не было уважения к этому холодному карьеристу. С омерзением думает о Тальберге и Алексей Турбин.

«Белая гвардия», Глава 4 – краткое содержание

Весь последний (1918) год в Киев льётся поток состоятельных людей, бегущих из большевицкой России. Он усиливается после избрания гетмана, когда с немецкой помощью удаётся водворить некоторый порядок. Большинство приезжих – праздная, развратная публика. Для неё открываются в городе бесчисленные кафе, театры, клубы, кабаре, где полно закокаиненных проституток.

В Киев съезжается и множество офицеров – с травлеными взорами после развала русской армии и солдатского произвола 1917 года. Вшивые, небритые, плохо одетые офицеры не находят у Скоропадского поддержки. Лишь немногим удаётся поступить в гетманский конвой, щеголяющий фантастическими погонами. Остальные же мыкаются без дела.

Так и остаются закрытыми 4 юнкерских училища, бывших в Киеве до революции. Многим их воспитанниками не удаётся окончить курса. Среди таких – и пылкий Николка Турбин.

В городе спокойно благодаря немцам. Но есть ощущение, что спокойствие это непрочно. Из деревни идут вести, что революционные грабежи крестьян никак нельзя унять.

«Белая гвардия», Глава 5 – краткое содержание

В Киеве множатся знаки близкой беды. В мае происходит страшный взрыв оружейных складов в предместье на Лысой горе. 30 июля среди бела дня на улице эсеры убивают бомбой главнокомандующего германской армией на Украине, фельдмаршала Эйхгорна. А потом из гетманской тюрьмы выпускают смутьяна Симона Петлюру – загадочного человека, который тут же едет возглавить бунтующих по сёлам крестьян.

Деревенский бунт очень опасен потому, что множество мужиков совсем недавно вернулось с войны – с оружием, и научившись там стрелять. А к концу году немцы терпят поражение в Первой Мировой. У них самих начинается революция , свергают императора Вильгельма . Поэтому-то и спешат они сейчас увести свои войска с Украины.

Белая гвардия. 3 серия. Фильм по роману М. Булгакова (2012)

…Спит Алексей Турбин, и снится ему, что встретил он в преддверии Рая ротмистра Жилина и с ним весь его эскадрон белградских гусар, погибший в 1916 году на Виленском направлении. Подскакал почему-то сюда и их командир – ещё живой полковник Най-Турс в латах крестоносца . Жилин рассказывает Алексею, что апостол Пётр пустил в Рай весь его отряд, хотя прихватили они по дороге с собой нескольких развесёлых баб. И видел Жилин в раю хоромы, расписанные красными звёздами. Пётр сказал, что туда пойдут вскоре красноармейцы, которых много перебьют под Перекопом . Жилин удивился, что пустят в Рай большевиков-безбожников, но сам Всевышний объяснил ему: «Ну не верят они в меня, что ж поделаешь. Один верит, другой не верит, а поступки у вас у всех одинаковые: сейчас друг друга за глотку. Все вы у меня, Жилин, одинаковые – в поле брани убиенные».

Алексей Турбин тоже хотел броситься в райские ворота – но проснулся…

«Белая гвардия», Глава 6 – краткое содержание

Запись в мортирный дивизион идёт в бывшем магазине «Парижский шик» мадам Анжу, в центре города. Утром после пьяной ночи Карась, уже состоящий в дивизионе, ведёт сюда Алексея Турбина и Мышлаевского. Елена дома крестит их перед уходом.

Командир дивизиона, полковник Малышев – молодой человек лет 30-ти, с живыми и смышлёными глазами. Он очень рад приходу Мышлаевского – артиллериста, воевавшего на немецком фронте. К доктору Турбину Малышев вначале насторожен, но очень радуется, узнав, что тот не социалист, как большинство интеллигентов, а ярый ненавистник Керенского .

Мышлаевского и Турбина записывают в дивизион. Через час они должны явиться на плац Александровской гимназии, где идёт обучение солдат. Турбин забегает в этот час домой, а по пути обратно к гимназии внезапно видит толпу народу, несущую гробы с телами нескольких прапорщиков. Петлюровцы окружили и перебили этой ночью офицерский отряд в деревне Попелюхе, повыкалывали глаза, на плечах повырезали погоны…

Турбин сам учился в Александровской гимназии, и вот судьба после фронта вновь забросила его сюда. Гимназистов сейчас нет, здание стоит пустым, а на плацу юноши-добровольцы, студенты и юнкера, бегают у страшных, тупорылых мортир, учась обращаться с ними. Занятиями руководят старший офицер дивизиона Студзинский, Мышлаевский и Карась. Турбину поручают обучить двух бойцов фельдшерскому делу.

Приходит полковник Малышев. Студзинский и Мышлаевский тихо докладывают ему свои впечатления от новобранцев: «Драться будут. Но полная неопытность. На сто двадцать юнкеров восемьдесят студентов, не умеющих держать в руках винтовку». Малышев с хмурым видом извещает офицеров, что штаб не даст дивизиону ни лошадей, ни снарядов, так что придётся бросить занятия с мортирами и обучать стрельбе из винтовки. Полковник распоряжается распустить на ночь большую часть новобранцев, оставив в гимназии лишь 60 лучших юнкеров как караул для оружия.

В вестибюле гимназии офицеры снимают драп с портрета её основателя – императора Александра I , который висел закрытым с первых дней революции. Государь указывает на портрете рукой на Бородинские полки. Глядя на картину, Алексей Турбин вспоминает счастливые дореволюционные дни. «Император Александр, спаси Бородинскими полками гибнущий дом! Оживи, сведи их с полотна! Они побили бы Петлюру».

Малышев приказывает дивизиону вновь собраться на плацу завтра утром, но Турбину он разрешает прибыть лишь в два часа дня. Оставшийся караул юнкеров под командой Студзинского и Мышлаевского всю ночь топит в гимназии печи «Отечественными записками» и «Библиотекой для чтения» за 1863 год…

«Белая гвардия», Глава 7 – краткое содержание

В гетманском дворце этой ночью – неприличная суета. Скоропадский, мечась перед зеркалами, переодевается в форму германского майора. Вошедший врач наглухо забинтовывает ему голову, и гетмана увозят на машине от бокового подъезда под видом немецкого майора Шратта, который якобы случайно ранил себя в голову, разряжая револьвер. О бегстве Скоропадского не знает ещё никто в городе, но военные сообщают об этом полковнику Малышеву.

Утром Малышев объявляет бойцам своего дивизиона, собравшимся в гимназию: «За ночь в государственном положении на Украине произошли резкие и внезапные изменения. Поэтому мортирный дивизион распущен! Возьмите здесь в цейхгаузе все из оружия, что каждый пожелает, и расходитесь по домам! Тем, кто хочет продолжать борьбу, я бы советовал пробираться к Деникину на Дон ».

Среди ошеломлённых, ничего не понимающих юношей проходит глухой ропот. Капитан Студзинский делает даже попытку арестовать Малышева. Однако тот громким окриком успокаивает волнение и продолжает: «Вы хотите защищать гетмана? Но он сегодня около четырех часов утра, позорно бросив нас всех на произвол судьбы, бежал, как последняя каналья и трус, вместе с командующим армией генералом Белоруковым! У Петлюры на подступах к городу свыше чем стотысячная армия. В неравных боях с нею сегодня погибнут кучки офицеров и юнкеров, стоящие в поле и брошенные двумя прохвостами, которых следовало бы повесить. А вас я распускаю, чтобы спасти от верной смерти!»

Многие юнкера в отчаянии рыдают. Дивизион расходится, попортив, сколько можно успеть, бросаемые мортиры и ружья. Мышлаевский и Карась, не видя в гимназии Алексея Турбина и не зная, что Малышев велел ему придти лишь к двум часам дня, думают, что он уже извещён о роспуске дивизиона.

Часть 2

«Белая гвардия», Глава 8 – краткое содержание

На рассвете, 14 декабря 1918, в деревне Попелюхе под Киевом, где недавно перерезали прапорщиков, петлюровский полковник Козырь-Лешко поднимает свой конный отряд, сабелюк в 400. С пением украинской песни тот выезжает к новой позиции, на другой стороне от города. Так выполняется хитрый план полковника Торопца, командующего облогой Киева. Торопец думает отвлечь городских защитников артиллерийской канонадой с севера, а главную атаку устроить в центре и на юге.

Тем временем, изнеженный полковник Щёткин, руководящий отрядами этих защитников в снежных полях, тайком бросает своих бойцов и уезжает в богатую киевскую квартиру, к полной блондинке, где пьёт кофе и ложится спать…

Нетерпеливый петлюровский полковник Болботун решает ускорить план Торопца – и без подготовки врывается в город со своей конницей. К своему удивлению, он не встречает сопротивления до самого Николаевского военного училища. Лишь там его обстреливают из единственного у них пулемёта человек 30 юнкеров и четыре офицера.

Разведка Болботуна с сотником Галаньбой во главе устремляется по пустой Миллионной улице. Здесь Галаньба рубит шашкой по голове случайно вышедшего к ним навстречу из подъезда Якова Фельдмана – известного в городе еврея, поставщика броневых частей гетмана Скоропадского.

«Белая гвардия», Глава 9 – краткое содержание

На помощь к кучке юнкеров возле училища подходит броневик. После трёх выстрелов его орудия движение полка Болботуна совсем останавливается.

К юнкерам должен был подойти не один броневик, а четыре – и тогда петлюровцам пришлось бы бежать. Но недавно в броневой полк гетмана был назначен командиром второй машины Михаил Шполянский – революционный прапорщик, награждённый лично Керенским, чёрный, с бархатными баками, похожий на Евгения Онегина .

Этот кутила и стихоплёт, приехавший из Петрограда, сорил в Киеве деньгами, основал тут поэтический орден «Магнитный Триолет» под своим председательством, содержал двух любовниц, играл в железку и ораторствовал по клубам. Недавно Шполянский угощал вечером в кафе головку «Магнитного триолета», и после ужина начинающий, но уже больной сифилисом поэт Русаков плакал пьяным на его бобровых манжетах. Шполянский поехал из кафе к своей любовнице Юлии на Малую Провальную улицу, а Русаков, придя домой, со слезами разглядывал красную сыпь на своей груди и на коленях молил о прощении Господа, который наказал его тяжкой болезнью за писание богоборческих стихов.

На следующий день Шполянский, ко всеобщему удивлению, поступил в броневой дивизион Скоропадского, где вместо бобров и цилиндра стал ходить в военном полушубке, весь вымазанный машинным маслом. Четыре гетманских броневика имели большой успех в боях с петлюровцами у города. Но за три дня до рокового 14 декабря Шполянский, собрав потихоньку наводчиков и шоферов машин, стал убеждать их: глупо защищать реакционера-гетмана. Скоро и его, и Петлюру сменит третья, единственно правильная историческая сила – большевики.

Накануне дня 14 декабря Шполянский вместе с другими шоферами засыпал в моторы броневиков сахар. Когда начался бой с вошедшей в Киев конницей, из четырёх автомобилей завелся лишь один. Его и привёл на помощь юнкерам геройский прапорщик Страшкевич. Он задержал врага, но выбить его из Киева не смог.

«Белая гвардия», Глава 10 – краткое содержание

Гусарский полковник Най-Турс – геройский фронтовик, который говорит, картавя, и поворачивается всем корпусом, глядя вбок, ибо после ранения у него сведена шея. В первые дни декабря он вербует до 150 юнкеров во второй отдел дружины по обороне города, но требует для всех них папах и валенок. Чистенький генерал Макушин в отделе снабжения отвечает, что столько обмундирования у него нет. Най тогда зовёт несколько своих юнкеров с заряженными винтовками: «Пишите тгебование, ваше пгевосходительство. Живей. Нам некогда, нам чегез час выходить. Непгиятель под самым гогодом. А не напишешь, гвупый стагик, я тебя из кольта звякну в голову, ты ноги пготянешь». Генерал прыгающей рукой пишет на бумаге: «Выдать».

Всё утро 14-го декабря отряд Ная сидит в казармах, не получая распоряжений. Лишь днём ему приходит приказ идти на охрану Политехнического шоссе. Здесь, в три часа дня Най видит подходящий петлюровский полк Козыря-Лешко.

По приказу Ная его батальон даёт несколько залпов по врагу. Но, видя, что противник появился и сбоку, он велит своим бойцам отступать. Посланный на разведку в город юнкер, вернувшись, сообщает, что петлюровская конница уже со всех сторон. Най зычно кричит своим цепям: «Спасайся, кто как может!»

…И первый отдел дружины – 28 юнкеров, среди которых и Николка Турбин, до обеда томится без дела в казармах. Только в три часа дня неожиданно звонит телефон: «Идите на улицу по маршруту!» Командира нет – и приходится вести всех Николке, как старшему.

…Алексей Турбин спит в этот день допоздна. Проснувшись, он спешно собирается к дивизиону в гимназию, ничего не зная о городских событиях. На улице его удивляют близкие звуки пулемётной стрельбы. Доехав на извозчике до гимназии, он видит – дивизиона там нет. «Ушли без меня!» – в отчаянии думает Алексей, но с удивлением замечает: мортиры остались на прежних местах, и они без замков.

Догадываясь, что случилась катастрофа, Турбин бежит в магазин мадам Анжу. Там переодетый в студента полковник Малышев жжёт в печи списки бойцов дивизиона. «Вы ещё ничего не знаете? – кричит Малышев Алексею. – Снимайте скорее погоны и бегите, прячьтесь!» Он рассказывает о бегстве гетмана и о том, что дивизион распущен. Махая кулаками, клянёт штабных генералов.

«Бегите! Только не на улицу, а через чёрный ход!» – восклицает Малышев и скрывается в задней двери. Обомлевший Турбин срывает с себя погоны и устремляется туда же, где исчез полковник.

«Белая гвардия», Глава 11 – краткое содержание

Николка проводит 28 своих юнкеров через весь Киев. На последнем перекрёстке, отряд ложится с винтовками на снег, готовят пулемёт: стрельба раздаётся совсем близко.

Вдруг на перекрёсток вылетают другие юнкера. «Бегите с нами! Спасайся, кто может!» – кричат они николкиным.

Последним из бегущих показывается полковник Най-Турс с кольтом в руке. «Юнкегга! Слушай мою команду! – кричит он. – Сгывай погоны, кокагды, бгосай огужие! По Фонагному пегеулку – только по Фонагному! – двогами на Газъезжую, на Подол! Бой кончен! Штабные – стегвы!..»

Юнкера разбегаются, а Най бросается к пулемёту. К нему подскакивает и не бежавший со всеми Николка. Най гонит его: «Удигай, гвупый мавый!», но Николка: «Не желаю, господин полковник».

На перекрёсток выскакивают конники. Най даёт по ним пулемётную очередь. Несколько всадников падают, остальные тут же исчезают. Однако залегшие дальше по улице петлюровцы открывают по двоим у пулемёта ураганную стрельбу. Най падает, истекая кровью, и умирает, успев лишь сказать: «Унтег-цег, бгосьте гегойствовать… Мало-Пговальная…» Николка, схватив кольт полковника, чудом заползает под шквальным обстрелом за угол, в Фонарный переулок.

Вскочив, он бросается в первый же двор. Здесь его с криком «Держи! Юнкерей держи!» – пытается схватить дворник. Но Николка бьёт его рукояткой кольта в зубы, и дворник убегает с окровавленной бородой.

Николка на бегу перелезает через две высокие стены, раскровянив на ногах пальцы и обломав ногти. Выбежав запыханным на Разъезжую улицу, рвёт на ходу свои документы. Он устремляется к Подолу, как и приказывал Най-Турс. Встретив по пути кадета с винтовкой, вдавливает его в подъезд: «Прячьтесь. Я – юнкер. Катастрофа. Петлюра Город взял!»

Через Подол Николка счастливо добирается домой. Там плачет Елена: Алексей не вернулся!

К ночи изнеможённый Николка забывается тревожным сном. Но его будит шум. Сев на кровати, он смутно видит перед собой странного, незнакомого человека во френче, галифе и сапогах с жокейскими отворотами. В руке у него клетка с кенаром. Незнакомец говорит трагическим голосом: «Она была с любовником на том самом диване, на котором я читал ей стихи. А я после векселей на семьдесят пять тысяч подписал не задумываясь, как джентльмен… И, представьте, совпадение: я прибыл сюда одновременно с вашим братом».

Услышав про брата, Николка молнией вылетает в столовую. Там в чужом пальто и чужих брюках лежит на диване синевато-бледный Алексей, возле которого мечется Елена.

Алексей ранен пулей в руку. Николка мчится за врачом. Тот обрабатывает рану и объясняет: пуля не затронула ни кость, ни крупные сосуды, но в рану попали клочья шерсти от шинели, поэтому начинается воспаление. А в госпиталь везти Алексея нельзя – там найдут петлюровцы…

Часть 3

Глава 12

Появившийся у Турбиных незнакомец – племянник Сергея Тальберга Ларион Суржанский (Лариосик), человек странноватый и беспечный, но добрый и участливый. Ему изменила жена в родном Житомире, и, душевно страдая в своём городе, он решил поехать погостить к Турбиным, которых раньше никогда не видел. Мама Лариосика, предупреждая о его приезде, дала в Киев телеграмму в 63 слова, но по военному времени она не дошла.

В тот же день, неловко повернувшись в кухне, Лариосик разбивает дорогой сервиз Турбиных. Он, комично, но искренне извиняется, а потом достаёт из-за подкладки френча спрятанные там восемь тысяч и отдаёт Елене – на своё содержание.

Из Житомира в Киев Лариосик добирался 11 дней. Поезд был остановлен петлюровцами, и Лариосик, принятый ими за офицера, лишь чудом избег расстрела. По своему чудачеству он рассказывает об этом Турбиным как об обычном мелком происшествии. Несмотря на странности Лариосика, он всем в семье нравится.

Служанка Анюта рассказывает, как прямо на улице видела трупы двух убитых петлюровцами офицеров. Николка гадает, живы ли Карась с Мышлаевским. И почему Най-Турс перед смертью упомянул Мало-Провальную улицу? С помощью Лариосика Николка прячет Най-Турсов кольт и свой собственный браунинг, повесив их в коробке за окно, выходящее в узкий, занесённый сугробами прогалок, на глухую стену соседнего дома.

У Алексея на следующий день температура вырастает выше сорока. Он начинает бредить и по временам повторяет женское имя – Юлия . В грёзах он видит перед собой полковника Малышева, жгущего документы, и вспоминает, как сам выбежал через чёрный ход из магазина мадам Анжу...

Глава 13

Выбежав тогда из магазина, Алексей совсем близко слышит стрельбу. По дворам он выбирается на улицу, и, зайдя за один поворот, видит прямо перед собой пеших петлюровцев с винтовками.

«Стый! – кричат они. – Да то ж офицер! Тримай офицера!» Турбин бросается бежать, нащупывая в кармане револьвер. Он сворачивает в Мало-Провальную улицу. Сзади звучат выстрелы, и Алексей чувствует, будто кто-то деревянными клещами рванул его за левую подмышку.

Он вынимает револьвер из кармана, шесть раз стреляет в петлюровцев – «седьмая пуля себе, а то будут мучить, погоны на плечах вырежут». Впереди – глухой закоулок. Турбин ждёт верной гибели, но из стены ограды выступает молодая женская фигура, крича с простёртыми руками: «Офицер! Сюда! Сюда…»

Она – у калитки. Он бросается к ней. Незнакомка закрывает за ним калитку на щеколду и бежит, ведя его за собой, по целому лабиринту узких проходов, где – ещё несколько калиток. Они вбегают в подъезд, а там – в открытую дамой квартиру.

Обессиленный от потери крови Алексей без сознания опускается на пол в передней. Женщина приводит его в чувство, брызгая водой, а потом перевязывает.

Он целует ей руку. «Ну, вы храбрый! – восхищённо говорит она. – Один петлюровец упал от ваших выстрелов». Алексей представляется даме, и она называет своё имя: Юлия Александровна Рейсс.

Турбин видит в квартире пианино и фикусы. На стене висит фото мужчины с эполетами, но Юлия дома одна. Она помогает Алексею дойти до дивана.

Он ложится. Ночью у него начинается жар. Юлия сидит рядом. Алексей вдруг закидывает руку ей за шею, притягивает к себе и целует в губы. Юлия укладывается рядом и гладит ему голову, пока он не засыпает.

Рано утром она выводит его на улицу, садится вместе с ним на извозчика и привозит домой к Турбиным.

Глава 14

В следующий вечер объявляются Виктор Мышлаевский и Карась. Они приходят к Турбиным переодетыми, без офицерской формы, узнавая плохие новости: у Алексея, кроме раны, ещё и тиф: температура доходит уже до сорока.

Приходит и Шервинский. Горячий Мышлаевский клянёт последними словами гетмана, его главнокомандующего и всю «штабную ораву».

Гости остаются ночевать. Поздно вечером все садятся играть в винт – Мышлаевский в паре с Лариосиком. Узнав, что Лариосик иногда пишет стихи, Виктор подсмеивается над ним, говоря, что сам из всей литературы признаёт только «Войну и мир »: «её писал не обормот какой-нибудь, а артиллерийский офицер ».

Лариосик плохо играет в карты. Мышлаевский кричит на него за неверные ходы. В разгар перепалки вдруг раздаётся звонок в дверь. Все застывают, предполагая ночной петлюровский обыск? Мышлаевский с предосторожностями идёт открывать. Однако оказывается, что это почтальон, принесший ту самую телеграмму в 63 слова, которую написала мать Лариосика. Елена читает её: «Страшное несчастье постигло моего сына точка Актер оперетки Липский…»

В дверь внезапно и дико стучат. Все вновь каменеют. Но на пороге – не пришедшие с обыском, а растрёпанный Василиса, который, едва войдя, падает в руки Мышлаевскому.

Глава 15

Этим вечером Василиса с женой Вандой вновь прятали деньги: пришпиливали их кнопками к нижней стороне крышки стола (так делали тогда многие киевляне). Но недаром несколько дней назад какой-то прохожий наблюдал с дерева через окно, как Василиса пользовался своим стенным тайником...

Близ сегодняшней полночи в квартиру к нему и Ванде звонят. «Открывай. Та не отходи, а то стрельнем через дверь…», – раздаётся голос с той стороны. Василиса дрожащими руками отворяет.

Входят трое. У одного лицо с маленькими, глубоко запавшими глазками, похоже на волчье. Второй – гигантского роста, молодой, с голыми, без щетины щеками и бабьими повадками. Третий – с провалившимся носом, изъеденным сбоку гноеточащей коростой. Тычут Василисе «мандат»: «Предписуется зробить обыск у жителя Василия Лисовича, по Алексеевскому спуску, дом № 13. За сопротивление карается росстрилом». Мандат выдан якобы каким-то «куренём» петлюровского войска, но печать очень неразборчива.

Волк и изуродованный вынимают кольт и браунинг и направляют на Василису. У того кружится голова. Пришедшие тут же начинают выстукивать стены – и по звуку находят тайник. «Ах ты, сучий хвост. Грόши в стенку запечатав? Тебя же убить треба!» Забирают из тайника деньги и ценности.

Гигант сияет от радости, увидев под кроватью Василисины шевровые ботинки с лакированными носами и начинает переобуваться в них, сбросив собственную рвань. «Накопил вещей, нажрал морду, розовый, як свинья, а ты бачишь, в чем добрые люди ходют? – злобно шипит Волк Василисе. – У него ноги мороженые, он в окопах за тебя гнил, а ты на граммофонах играл».

Изуродованный снимает штаны и, оставшись в одних изодранных подштанниках, надевает висевшие на стуле Василисины брюки. Волк меняет свою грязную гимнастерку на пиджак Василисы, берёт со стола часы и требует, чтобы Василиса написал расписку, что отдал всё взятое у него добровольно. Лисович, чуть не плача, выводит на бумаге под диктовку Волка: «Вещи… у целости сдал при обыске. И претензий нияких не маю». – «А кому сдал?» – «Пишить: получили у целости Немоляка, Кирпатый и отаман Ураган».

Все трое уходят, предупредив напоследок: «Як накапаете на нас, то вас наши хлопцы вбьють. С квартиры до утра не выходить, за це строго взыскуеться…»

Ванда после их ухода падает на сундук и рыдает. «Боже. Вася… Да ведь, это был не обыск. Это были бандиты!» – «Я и сам понял!» Потоптавшись на месте, Василиса бросается в квартиру к Турбиным...

Оттуда все спускаются к нему. Мышлаевский советует никуда не жаловаться: все равно никого не поймают. А Николка, узнав, что бандиты были вооружены кольтом и браунингом, бросается к коробке, которую он с Лариосиком повесил за своим окном. Та пуста! Оба револьвера украдены!

Лисовичи умоляют, чтобы кто-нибудь из офицеров провёл у них остаток ночи. На это соглашается Карась. Скупая Ванда, поневоле расщедрившись, угощает его у себя дома маринованными грибами, телятиной и коньяком. Довольный Карась ложится на тахту, а Василиса садится рядом в кресле и горестно причитает: «Все, что нажито упорным трудом, в один вечер перешло в карманы каких-то негодяев… Я не отрицаю революцию, я бывший кадет . Но у нас в России революция выродилась в пугачёвщину . Исчезло главное – уважение к собственности. И теперь у меня является зловещая уверенность, что спасти нас может только самодержавие! Злейшая диктатура!»

Глава 16

В киевском соборе Святой Софии – масса народу, не протолкнуться. Здесь служат молебен в честь занятия города Петлюрой. В толпе дивятся: «Но ведь петлюровцы – социалисты. При чем же здесь попы? – Да попам дай синенькую, так они и дьяволу обедню отслужат».

По сильному морозу народная река течёт крестным ходом от храма на главную площадь. Сторонников Петлюры в толпе немного большинство собралось лишь из любопытства. Женщины вскрикивают: «Ой, хочу побачить Петлюру. Кажуть, вин красавец неописуемый». Но его самого нигде не видно.

По улицам на площадь идут парадом петлюровские войска под жёлто-блакитными знамёнами. Едут конные полки Болботуна и Козыря-Лешко, шагают сечевые стрельцы (воевавшие в Первой Мировой против России за Австро-Венгрию). С тротуаров звучат приветственные клики. Услышав возглас: «Тримай их! Офицеры! Я их бачив в погонах!» – несколько петлюровцев хватают двоих указанных в толпе людей и тащат в переулок. Оттуда раздаётся залп. Тела убитых бросают прямо на тротуаре.

Забравшись в нишу на стене одного дома, за парадом следит Николка.

Около замерзшего фонтана собирается небольшой митинг. На фонтан поднимают оратора. Крикнув: «Народу слава!» и в первых словах порадовавшись взятию города, тот вдруг называет слушателей «товарищами » и зовёт их: «Дадим клятву, що мы не зложим оружие, доки червонный прапор не будет развеваться над всем миром трудящихся. Хай живут Советы рабочих, селянских и казачьих депутатов…»

Вблизи мелькают в густом бобровом воротнике глаза и черные онегинские баки прапорщика Шполянского. Один из толпы истошно кричит, кидаясь к оратору: «Тримай його! Це провокация. Большевик! Москаль!». Но стоящий рядом со Шполянским человек хватает крикуна за пояс, а другой вопит: «Братцы, часы срезали!» Толпа бросается бить, как вора, того, кто хотел арестовать большевика.

Оратор в это время исчезает. Вскоре в переулке можно видеть, как Шполянский угощает его папиросой из золотого портсигара.

Толпа гонит перед собой избитого «ворюгу», который жалобно всхлипывает: «Вы не маете права! Я известный украинский поэт. Моя фамилия Горболаз. Я написал антологию украинской поэзии!» В ответ его бьют по шее.

На эту сцену глядят с тротуара Мышлаевский и Карась. «Молодцы большевики, – говорит Карасю Мышлаевский. – Видал, как ловко орателя сплавили? За что люблю – за смелость, мать их за ногу».

Глава 17

После долгих поисков Николка узнаёт, что семья Най-Турса живёт на Мало-Провальной, 21. Сегодня, прямо с крестного хода, бежит туда.

Дверь открывает хмурая дама в пенсне, глядящая подозрительно. Но узнав, что у Николки сведения о Нае, впускает его в комнату.

Там ещё две женщины, пожилая и молодая. Обе похожи на Ная. Николка понимает: мать и сестра.

«Ну, говорите же, ну…» – упрямо добивается старшая. Видя молчание Николки, она кричит молодой: «Ирина, Феликс убит!» – и валится навзничь. Начинает рыдать и Николка.

Он рассказывает матери и сестре, как геройски погиб Най – и вызывается ехать искать его тело в мертвецкую. Сестра Ная, Ирина, говорит, что поедет вместе с ним...

В морге отвратительный, ужасный запах, столь тяжёлый, что кажется липким; кажется, что его можно даже видеть. Николка и Ирина суют купюру сторожу. Тот докладывает о них профессору и получает разрешение искать тело среди многих, привезённых в последние дни.

Николка уговаривает Ирину не входить в комнату, где лежат штабелями, как дрова, голые человеческие тела, мужские и женские. Николка замечает труп Ная сверху. Вместе со сторожем они вывозят его наверх.

В ту же ночь тело Ная обмывают в часовне, одевают во френч, на лоб кладут венец, а на грудь – георгиевскую ленту. Старуха-мать с трясущейся головой благодарит Николку, а он вновь плачет и выходит из часовни на снег...

Глава 18

Утром 22 декабря Алексей Турбин лежит при смерти. Седой профессор-врач говорит Елене, что надежды почти нет, и уезжает, оставив на всякий случай при больном своего ассистента, Бродовича.

Елена с искажённым лицом проходит в свою комнату, опускается на колени перед иконой Богоматери и начинает страстно молиться. «Пречистая Дева. Упроси сына своего послать чудо. За что в один год кончаешь нашу семью? Мать взяла у нас, мужа у меня нет и не будет, это я уже ясно понимаю. А теперь и Алексея отнимаешь. Как мы будем вдвоем с Николом в такое время?»

Речь её идёт непрерывным потоком, глаза становятся безумными. И чудится ей, что рядом у развороченной гробницы, проявился Христос, воскресший, благостный и босой. А дверь в комнату приотворяет Николка: «Елена, иди к Алексею скорее!»

К Алексею возвращается сознание. Он понимает: только что миновал – и не погубил его – опаснейший кризис болезни. Бродович, взволнованный и потрясённый, дрожащей рукой вводит ему лекарство из шприца.

Глава 19

Проходит полтора месяца. Второго февраля 1919 похудевший Алексей Турбин стоит у окна и вновь слушает удары пушек в окрестностях города. Но теперь не Петлюра идёт изгонять гетмана, а большевики Петлюру. «Вот жуть наступит в городе с большевиками!» – думает Алексей.

Он уже возобновил дома врачебную практику, и сейчас к нему звонит пациент. Это худенький молодой поэт Русаков, больной сифилисом.

Русаков рассказывает Турбину, что раньше был богоборцем и грешником, а теперь день и ночь молится Всевышнему. Алексей говорит поэту, что ни кокаина, ни спиртного, ни женщин ему нельзя. – «Я и так уже удалился от соблазнов и плохих людей, – отвечает Русаков. – Злой гений моей жизни, мерзкий Михаил Шполянский, склоняющий жен на разврат, а юношей на порок, уехал в город дьявола – большевицкую Москву, чтобы полчища аггелов вести на Киев, как некогда шли они на Содом и Гоморру . За ним придёт Сатана – Троцкий ». Поэт предсказывает, что киевлян вскоре ждут ещё более страшные испытания.

Когда Русаков уходит, Алексей, невзирая на опасность от большевиков, чьи обозы уже грохочут по улицам города, идёт к Юлии Рейсс, чтобы поблагодарить её за спасение и подарить ей браслет своей покойной матери.

Дома у Юлии он, не выдержав, обнимает и целует её. Вновь заметив в квартире фото мужчины с чёрными баками, Алексей спрашивает у Юлии, кто это. «Это мой двоюродный брат, Шполянский. Он сейчас уехал в Москву», – потупившись, отвечает Юлия. Ей стыдно признаться, что на самом деле Шполянский был её любовником.

Турбин просит у Юлии разрешения приходить ещё. Она разрешает. Выйдя от Юлии на Мало-Провальную, Алексей неожиданно встречает Николку: он был на этой же улице, но в другом доме – у сестры Най-Турса, Ирины...

Елена Турбина вечером получает письмо из Варшавы. Уехавшая туда подруга Оля извещает: «твой бывший муж Тальберг едет отсюда не к Деникину, а в Париж, с Лидочкой Герц, на которой собирается жениться». Входит Алексей. Елена протягивает ему письмо и плачет у него на груди...

Глава 20

Велик и страшен был год 1918, но 1919 был его страшней.

В первые дни февраля гайдамаки Петлюры бегут из Киева от наступающих большевиков. Больше нет Петлюры. Но заплатит ли кто-нибудь за пролитую им кровь? Нет. Никто. Просто растает снег, взойдет зеленая украинская трава и скроет под собой всё...

Ночью в киевской квартире поэт-сифилитик Русаков читает Апокалипсис , благоговейно замирая над словами: «…и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло...»

А дом Турбиных спит. На первом этаже Василисе снится, что никакой революции не было и что вырастил он на огороде богатый урожай овощей, но прибежали круглые поросята, изрывали пятачками все грядки, а потом стали наскакивать на него самого, скаля острые клыки.

Елене снится, что легкомысленный Шервинский, который всё настойчивее ухаживает за ней, радостно поёт оперным голосом: «Жить, будем жить!!» – «А смерть придет, помирать будем…» – отвечает ему вошедший с гитарой Николка, у которого вся шея в крови, а на лбу желтый венчик с иконками. Поняв, что Николка умрёт, Елена просыпается с криком и долго рыдает...

А во флигеле, радостно улыбаясь, видит счастливый сон про большой алмазный шар на зелёном лугу маленький несмышлёный мальчик Петька...

• Назад
• Вперёд

Ещё по теме...

• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 26. Погребение – читать онлайн полностью
• Финальный монолог Маргариты «Слушай беззвучие» (текст)
• «Собачье сердце», монолог профессора Преображенского о разрухе – текст
• Булгаков «Мастер и Маргарита» – читать онлайн по главам
• Булгаков «Мастер и Маргарита», Эпилог – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 32. Прощение и вечный приют – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 31. На Воробьевых горах – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 30. Пора! Пора! – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 29. Судьба мастера и Маргариты определена – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 28. Последние похождения Коровьева и Бегемота – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 27. Конец квартиры № 50 – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 25. Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 24. Извлечение Мастера – читать онлайн полностью

Роман «Белая гвардия» создавался около 7 лет. Первоначально Булгаков хотел сделать его первой частью трилогии. Писатель начал работу над романом в 1921 г., переехав в Москву, к 1925 г. текст был практически закончен. Ещё раз Булгаков правил роман в 1917-1929 гг. перед публикацией в Париже и Риге, переработав финал.

Варианты названий, рассматриваемые Булгаковым, все связаны с политикой через символику цветов: «Белый крест», «Жёлтый прапор», «Алый мах».

В 1925-1926 гг. Булгаков написал пьесу, в окончательной редакции названную «Дни Турбиных», сюжет и герои которой совпадают с романными. Пьеса поставлена во МХАТе в 1926 г.

Литературное направление и жанр

Роман «Белая гвардия» написан в традициях реалистической литературы 19 в. Булгаков использует традиционный приём и через историю семьи описывает историю целого народа и страны. Благодаря этому роман приобретает черты эпопеи.

Произведение начинается как семейный роман, но постепенно все события получают философское осмысление.

Роман «Белая гвардия» исторический. Автор не ставит перед собой задачу объективно описать политическую ситуацию в Украине в 1918-1919 гг. События изображены тенденциозно, это связано с определённой творческой задачей. Цель Булгакова – показать субъективное восприятие исторического процесса (не революции, но гражданской войны) определённым, близким ему кругом людей. Этот процесс воспринимается как катастрофа, потому что в гражданской войне нет победителей.

Булгаков балансирует на грани трагедийности и фарса, он ироничен и акцентирует внимание на провалах и недостатках, упуская из виду не только положительное (если оно было), но и нейтральное в жизни человека в связи с новыми порядками.

Проблематика

Булгаков в романе уходит от социальных и политических проблем. Его герои – белая гвардия, но к этой же гвардии принадлежит и карьерист Тальберг. Симпатии автора не на стороне белых или красных, а на стороне хороших людей, которые не превращаются в бегущих с корабля крыс, не меняют под влиянием политических перипетий своего мнения.

Таким образом, проблематика романа философская: как в момент вселенской катастрофы остаться человеком, не потерять себя.

Булгаков создаёт миф о прекрасном белом Городе, засыпанном снегом и как бы защищённом им. Писатель задаётся вопросом, от его зависят исторические события, смена власти, которых Булгаков в Киеве в гражданскую войну пережил 14. Булгаков приходит к выводу, что над человеческими судьбами властвуют мифы. Мифом, возникшим на Украине «в тумане страшного восемнадцатого года», он считает Петлюру. Такие мифы порождают лютую ненависть и заставляют одних, поверивших в миф стать его частью без рассуждения, а других, живущих в другом мифе, до смерти бороться за свой.

Каждый из героев переживает крушение своих мифов, а некоторые, как Най-Турс, умирают даже за то, во что уже не верят. Проблема утраты мифа, веры – важнейшая для Булгакова. Для себя он выбирает дом как миф. Жизнь дома всё-таки длиннее, чем человека. И действительно, дом дожил до наших дней.

Сюжет и композиция

В центре композиции – семья Турбиных. Их дом с кремовыми шторами и лампой с зелёным абажуром, которые в сознании писателя всегда ассоциировались с покоем, домашним уютом, похож на Ноев ковчег в бурном житейском море, в вихре событий. В этот ковчег со всего мира сходятся званые и незваные, все единомышленники. В дом вхожи боевые товарищи Алексея: поручик Шервинский, подпоручик Степанов (Карась), Мышлаевский. Здесь они находят морозной зимой кров, стол, тепло. Но главное не это, а надежда, что всё будет хорошо, так необходимая и самому молодому Булгакову, который оказывается в положении своих героев: «Жизнь им перебило на самом рассвете».

События в романе разворачиваются зимой 1918-1919 гг. (51 день). За это время в городе меняется власть: бежит вместе с немцами гетман и входит в город Петлюра, правящий 47 дней, а в конце бегут и петлюровцы под канонаду красноармейцев.

Символика времени очень важна для писателя. События начинаются в день Андрея Первозванного, покровителя Киева (13 декабря), а заканчиваются Сретеньем (в ночь со 2 на 3 декабря). Для Булгакова важен мотив встречи: Петлюры с красной армией, прошлого с будущим, горя с надеждой. Себя же и мир Турбиных он ассоциирует с позицией Симеона, который, взглянув на Христа, не принял участия в волнующих событиях, а остался с Богом в вечности: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко». С тем самым Богом, который в начале романа упоминается Николкой как печальный и загадочный старик, улетающий в чёрное, потрескавшееся небо.

Роман посвящён второй жене Булгакова, Любови Белозерской. У произведения два эпиграфа. Первый описывает буран в «Капитанской дочке» Пушкина , в результате которого герой сбивается с пути и встречается с разбойником Пугачёвым. Этот эпиграф объясняет, что вихрь исторических событий подробен снежному бурану, так что легко запутаться и сбиться с верного пути, не узнать, где хороший человек, а где разбойник.

Зато второй эпиграф из Апокалипсиса предостерегает: все будут судиться по делам. Если ты выбрал неверную дорогу, заблудившись в жизненных бурях, это тебя не оправдывает.

В начале романа 1918 г. называется великим и страшным. В последней, 20 главе Булгаков отмечает, что следующий год был ещё страшней. Первая глава начинается с предзнаменования: высоко над горизонтом стоят пастушеская Венера и красный Марс. Со смерти матери, светлой королевы, в мае 1918 г. начинаются семейные несчастья Турбиных. Задерживается, а потом уезжает Тальберг, появляется обмороженный Мышлаевский, приезжает из Житомира нелепый родственник Лариосик.

Катастрофы становятся всё более разрушительными, они грозят уничтожить не только привычные устои, покой дома, но и сами жизни его обитателей.

Николка был бы убит в бессмысленном сражении, если бы не бесстрашный полковник Най-Турс, сам погибший в таком же безнадёжном бою, от которого защитил, распустив, юнкеров, объяснив им, что гетман, которого они собираются защищать, ночью убежал.

Ранен Алексей, подстреленный петлюровцами, потому что ему не сообщили о роспуске защитного дивизиона. Его спасает незнакомая женщина Юлия Рейсс. Болезнь от ранения переходит в тиф, но Елена вымаливает у Богородицы, Заступницы жизнь брата, отдавая за неё счастье с Тальбергом.

Даже Василиса переживает набег бандитов и лишается своих сбережений. Эта неприятность для Турбиных вообще не горе, но, по словам Лариосика, «у каждого своё горе».

Горе приходит и к Николке. И оно не в том, что бандиты, подсмотрев, как Николка прячет кольт Най-Турса, воруют его и им же угрожают Василисе. Николка сталкивается со смертью лицом к лицу и избегает её, а бесстрашный Най-Турс погибает, и на Николкины плечи ложится обязанность сообщить о гибели его матери и сестре, найти и опознать тело.

Роман заканчивается надеждой на то, что и новая сила, вступающая в Город, не разрушит идиллии дома на Алексеевском спуске 13, где волшебная печка, которая грела и растила детей Турбиных, теперь служит им взрослым, а единственная оставшаяся на её изразцах надпись сообщает рукой друга, что для Лены взяты билеты на Аид (в ад). Таким образом, надежда в финале смешивается с безнадёжностью для конкретного человека.

Выводя роман из исторического пласта во вселенский, Булгаков даёт надежду всем читателям, потому что пройдёт голод, пройдут страдания и муки, а звёзды, на которые и нужно смотреть, останутся. Писатель обращает читателя к истинным ценностям.

Герои романа

Главный герой и старший брат - 28-летний Алексей.

Он слабый человек, «человек-тряпка», а на его плечи ложится забота обо всех членах семьи. Он не имеет хватки военного, хотя и принадлежит к белой гвардии. Алексей – военный врач. Его душу Булгаков называет сумрачной, такой, которая любит больше всего женские глаза. Этот образ в романе автобиографичен.

Алексей рассеянный, за это чуть не поплатился жизнью, сняв с одежды все отличия офицера, но забыв о кокарде, по которой его и узнали петлюровцы. Кризис и умирание Алексея приходится на 24 декабря, Рождество. Пережив смерть и новое рождение через ранение и болезнь, «воскресший» Алексей Турбин становится другим человеком, глаза его «навсегда стали неулыбчивыми и мрачными».

Елене 24 года. Мышлаевский называет её ясной, Булгаков зовёт рыжеватой, её светящиеся волосы подобны короне. Если маму в романе Булгаков называет светлой королевой, то Елена больше похожа на божество или жрицу, хранительницу домашнего очага и самой семьи. Булгаков писал Елену со своей сестры Вари.

Николке Турбину 17 с половиной лет. Он юнкер. С началом революции училища прекратили своё существование. Их выброшенные ученики называются искалеченными, не детьми и не взрослыми, не военными и не штатскими.

Най-Турс представляется Николке человеком с железным лицом, простым и мужественным. Это человек, который не умеет ни приспосабливаться, ни искать личной выгоды. Он умирает, исполнив свой долг военного.

Капитан Тальберг – муж Елены, красавец. Он старался подстроиться к быстро меняющимся событиям: как член революционного военного комитета он арестовывал генерала Петрова, стал частью «оперетки с большим кровопролитием», выбирал «гетмана всея Украины», так что должен был убежать с немцами, предав Елену. В конце романа Елена от подруги узнаёт, что Тальберг предал её ещё раз и собирается жениться.

Василиса (домовладелец инженер Василий Лисович) занимал первый этаж. Он – отрицательный герой, стяжатель. По ночам он прячет в тайник в стене деньги. Внешне похож на Тараса Бульбу. Найдя фальшивые деньги, Василиса придумывает, как он их пристроит.

Василиса, в сущности, несчастный человек. Ему самому тягостно экономить и наживаться. Жена его Ванда крива, волосы её желты, локти костлявые, ноги сухие. Тошно жить Василисе с такой женой на свете.

Стилистические особенности

Дом в романе – один из героев. С ним связана надежда Турбиных выжить, выстоять и даже быть счастливыми. Тальберг, не ставший частью семьи Турбиных, разоряет своё гнездо, уезжая с немцами, поэтому сразу теряет защиту турбинского дома.

Таким же живым героем выступает Город. Булгаков умышленно не называет Киев, хотя все названия в Городе киевские, немного переделанные (Алексеевский спуск вместо Андреевского, Мало-Провальная вместо Малоподвальной). Город живёт, дымится и шумит, «как многоярусные соты».

В тексте много литературных и культурных реминисценций. Город у читателя ассоциируется и с Римом времён заката римской цивилизации, и с вечным городом Иерусалимом.

Момент подготовки юнкеров к защите города связывается с Бородинской битвой, которая так и не наступает.