Поймал и убил александр блок. От чего умер Александр Блок? Что привело к смерти в молодом возрасте известного поэта и литератора

Александр Блок на смертном одре. Фото Моисея Наппельбаума.

7 августа 1921 года в 10 часов 30 минут умер поэт Александр Блок.Споры отчего умер продолжаются по сей день.На момент смерти Блоку 40 лет. Статус – главный поэт эпохи. Его имя знает вся читающая Россия. Один из немногих представителей русской интеллигенции, принявших Октябрьскую революцию. В начале 1918 г. пишет поэмы «Двенадцать» и «Скифы» – глубоко революционные по своей сути и форме. После этого фактически замолкает. Последние годы проходят в тяжелейшей депрессии. Перед смертью очевидным становится психическое расстройство.

На восприятие смерти Блока современниками, а через них и позднейшими исследователями биографии поэта, огромный отпечаток наложило само время смерти.Что это было за время?

Большевики у власти четвертый год. Страна в руинах. Идет гражданская война. Только что объявлена новая экономическая политика как признание властью невозможности дальше существовать в условиях военного коммунизма. Умереть в Петрограде в первые послереволюционные годы было очень несложно. Быта не было. Голодно. Холодно. Теснота и грязь. Любая болезнь без должного лечения, при скудости питания, в условиях антисанитарии с легкостью приводила к смерти. К тому же много убивали – просто элементарно убивали. Например, за три дня до смерти Блока был арестован, а через несколько недель расстрелян другой поэт – Николай Гумилев. Но Блока не убили. Он умер сам. В своей кровати. И это единственное, что мы доподлинно знаем о его смерти.

Причина смерти в некрологах официальных, советских газет, типа «Известий», не указывалась. Ни названия болезни, ни медицинского заключения. Можно подумать, что правду пытались скрыть, и что-то здесь нечисто, но нет – просто вскрытия не проводили, а при жизни Блок ни разу клинически не обследовался. Никаких официальных документов нет.

Понятно, что впоследствии этот пробел был восполнен. До сегодняшнего дня во всех энциклопедиях и справочниках сообщается, что умер Блок от болезни сердца, а конкретно – воспаления сердечных клапанов или, как позднее уточнили, септического эндокардита. Кстати, это вполне правдоподобная версия.

"Зачем сто лет писать,что Блок умер от голода-астмы-гриппа-переутомления-инфарк та, когда он умер от сифилиса, давшего осложнение на головной мозг. Отметки о лечении есть в его сохранившихся записных книжках. У Блока начался распад личности и агрессивный бред, все это видели, симптомы были хрестоматийными, так чего ваньку ломать?

От сифилиса умер великий Бодлер, но во Франции никому не пришло в голову СТО ЛЕТ врать, что он умер от ангины или геморроя. И конечно никто во Франции не стал бы назначать «прОклятого поэта» секретарём комиссии по расследованию злоупотреблений кабинета министров".

Исследователь блоковской поэтики Александр Эткинд утверждает, что причиной смерти Блока стал сифилис. Впрочем, филолог прибегает к эвфемизму: та болезнь, от которой умерли любимые им Ницше и Врубель и которая так страшно воплощает в себе связь любви и смерти.

О блоковском сифилисе в последние годы говорят все настойчивей. Дело здесь не только в болезненном интересе к интимной жизни великих, но и в утрате ключа к стихам Блока. Магия их тускнеет вместе со временем. Восстановить подтекст стихов Блока сейчас очень трудно. Ведь мы живем, по сути, в совершенно другом мире. И только полное непонимание судьбы и творчества Блока может привести к такому грубому, скучному и позитивистскому выводу: мол, умер от сифилиса...

Как бы то ни было, причины смерти Блока много глубже, чем любая физическая болезнь. Кстати, «венерическую» версию не подтверждают и симптомы предсмертного недуга поэта. Более обоснованным выглядит предположение о ревмокардите или грудной жабе: затрудненное дыхание, суставные и мышечные боли, расстройства памяти, стремительная утомляемость, припадки злобы...

Блок на смертном одре. Набросок Юрия Анненкова

В Советском Союзе эту версию замалчивали. Сифилис считался постыдной болезнью, а национальный классик, как жена Цезаря, должен быть вне подозрений. Между тем сифилис – такой же бич в XIX веке, как СПИД в конце XX. От сифилиса умерли Верлен, Ницше, Мопассан, Тулуз Лотрек, Врубель.
Самая авторитетная сторонница версии смерти Блока от сифилиса – Аврил Пайман – чуть ли не самый крупный специалист на западе по русской поэзии начала XX века, доктор философии, член Британской академии. На русский язык ее книга «Ангел и камень. Жизнь Александра Блока» переведена в 2005 г. Пайман тщательно аргументирует в своей книге о Блоке версию сифилиса. Ее книга – серьезное исследование. Она не ищет дешевых сенсаций. Это монография про Блока, а не про сифилис у Блока.
В дневнике Блока существует упоминание о врачебном обследовании на предмет сифилиса, которое проводили врачи еще в 1911 г. Сифилис был очень распространен в начале XX века. При определенном образе жизни заразиться им в Петербурге было несложно. Про особенности сексуального поведения Блока тоже известно. Бурные, хотя немногочисленные, романы, частые контакты с проститутками. Аскетом не был. Заразиться мог.
До открытия антибиотиков сифилис лечили ртутью. Возбудитель болезни – бледная трепонема – была выявлена только в 1905 г., а в 1906 г. Август Вассерман разработал точный метод диагностики сифилиса. Выделяют три стадии заболевания. Хроническая третья стадия поражает различные органы, включая нервную, дыхательную и сердечно-сосудистую системы.
Блока целый год обследовали по методу Вассермана. Врачи говорили, что сифилис не выявлен, но упорно продолжали анализы. Лечили якобы от редкого заболевания дрожжевыми клетками, но применяли ртуть и сальварсан, которые тогда использовали против сифилиса.
Возможно, врачи перестраховывались. Не поставив точный диагноз, они исходили из возможности двух самых распространенных в тогдашнем Петербурге заразных болезней: туберкулеза и сифилиса. Туберкулез у Блока исключили, сифилис – нет.
Единственное подтверждение сифилиса – дневник с описанием лечения. Блок с ранних лет испытывал стыд из-за подозрения у себя венерического заболевания. Можно предположить, конечно, что он умышленно отгонял от себя мысль о сифилисе, но все равно веских фактов нет.
Аврил Паймен указывает, что симптомы болезни, от которой умер Блок, схожи с третичным сифилисом: постоянные жалобы на озноб, ломоту во всем теле, конечностях, боли в области сердца. Где-то за полгода до смерти – ужасные боли в ногах, одышка. Цинготные опухоли на ногах. Малокровие. Лихорадочные скачки температуры. Ужасно исхудал. За месяц до смерти – отеки, рвота, боль под ложечкой. Отеки постоянно растут. Очевидная психическая ненормальность, агрессия.
Можно предположить, что Блок действительно умирал от сифилиса, врачи это знали, но чтобы не пачкать имя поэта, составили для потомков липовое заключение о болезни сердца. Ну а после смерти, когда Блок постепенно вошел в официальные хрестоматии, точки над «и» в этой истории поставить было уже невозможно. Знать о таких подозрениях – знали. Но писать – не писали. Венерические болезни считались постыдными, свойственными социальному дну. Чему же удивляться, что во времена тотальной цензуры на версию о смерти Блока от сифилиса был наложен запрет.
Кстати, кроме Аврил Паймен, на этой версии смертельной болезни Блока никто не настаивает. Доктор Александр Пекелис – врач вполне квалифицированный, доктор медицины, работал в Военно-Медицинской академии. Наблюдал больного с самого начала болезни и до последних дней. Когда наступило резкое ухудшение, созвал консилиум из известных питерских врачей: П. В. Троицкого и Э. А. Гизе. Последний был заведующим неврологическим отделением Обуховской больницы. Врать врачам не было особого резона, они видали виды. Но последняя болезнь Блока действительно была странной. Большинство современников, и сам поэт, склонялись к тому, что его убило «отсутствие воздуха».

7 мая 1921 года Блок читал свои стихи в Московском доме печати.
После окончания чтения на сцену выскочил посредственный поэт, которого Блок не так давно публично отчитал, и заявил, что сейчас все присутствующие слышали стихи мертвеца.
В зале поднялся гул возмущения, только Блок оставался невозмутимым. Он наклонился к присутствующему Чуковскому и сказал: «Он горит правду: я умер».
Кто-то боится смерти, кто-то относится к ней равнодушно. О Блоке можно сказать, что он смерть… любил. Это можно увидеть в его стихах, его дневниках, высказываниях.
Тот же Чуковский пишет в своих воспоминаниях: «Самое слово ГИБЕЛЬ Блок произносил… очень подчеркнуто, в его разговорах оно было заметнее всех остальных его слов».
Смерть у Блока перелетает из стихотворения в стихотворение, из цикла в цикл, из книги в книгу. В «Стихах о Прекрасной Даме» он говорит: «Я отпраздновал светлую смерть…» Отпраздновал! Так о смерти не говорил никто.

Первое издание книги Александра Блока
«Стихи о прекрасной даме» 1905 года
с автографом известному пушкинисту П. Е. Щеголеву

Много раз Блок был близок к самоубийству. Виной тому – отношения сначала с возлюбленной, а потом – женой – Любовью Дмитриевной Менделеевой. Блок видел в ней идеал, воплощение Прекрасной Дамы, а она хотела, чтобы он видел в ней обычного человека, земную женщину, которой нужна не только возвышенная любовь. Но и вполне земная. Такое вот взаимонепонимание.

Любовь Дмитриевна Менделеева – жена А. А. Блока

В мировой литературе мы можем встретить множество образов смерти. Перу Блока принадлежит один из самых поэтичных:
Она зовет, она манит.
В снегах земля и твердь.
Что мне поет? Что мне звенит?
Иная жизнь! Глухая смерть?
Блок верит (по крайней мере, до поры до времени), что «мертвому дано рождать бушующее жизнью слово», а если так, то «Смерть есть Красота».
Блок меняет свое отношение к смерти после потери сына. Не его. Его жены. Несмотря на ее измену и то, что Блок не был отцом ребенка, он принял его как своего и очень полюбил. Мальчик умер через неделю после рождения. Блок пишет стихи «На смерть младенца», в которых отказывается благодарить Бога за ниспосланное испытание. Он говорит о том, что будет молиться «святому маленькому гробу» но без Бога.
А вот, что он напишет после смерти отца, которого он, впрочем, мало знал, поскольку они с матерью поэта расстались, когда та была еще беременна: «Я застал отца уже мертвым. Он мне очень нравится, лицо спокойное, худое и бледное».
Вновь любование смертью. Блок становится самим собой.
Вот что он пишет матери все в том же 1909 году (году потери сына и отца): «Люблю я только искусство, детей и смерть». Вот так! Даже «мертвый» латинский язык он знал в совершенстве.
Но вернемся к смерти отца. Как ни парадоксально (хотя, в случае с Блоком, совсем не парадоксально), но она (смерть) помогла Блоку отца обрести.
«Для меня выясняется внутреннее обличье отца – во многом совсем по-новому, - пишет он матери после похорон. – Все свидетельствует о благородстве и высоте его духа, о каком-то необыкновенном одиночестве и исключительной крупности натуры».

Александр Львовича Блок, отца поэта А. А. Блока

Мать поэта Александра Андреевна с сыном

Смерть отца помогла Блоку обрести еще одного родного человека – сестру (дочь отца от второго брака, который также давно распался). До этого он даже не подозревал о ее существовании, как, впрочем, и она о его.
«Запомним оба, - писал Александр Блок своей сестре Ангелине, - что встретиться судил нам Бог в час искупительный – у гроба».
Ангелина умерла в возрасте 25-ти лет, на 3 с половиной года опередив брата. В марте 1918 года Блок напишет: «Сегодня я узнал, что моя сестра умерла… Она должна была умереть – ее так и воспитывали к смерти».

Ангелина – сестра поэта

Поклонник смерти, гибели, он с восторгом принимает революцию, несущую разрушение и гибель, но только поначалу… Позже он начинает говорить о покое и воле.
«Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю, тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл». – Впервые Блок произнес это 11 февраля 1921 года. Жить ему оставалось сто семьдесят семь дней.
Блок ждал смерти: «Когда ты смотришь в угол темный и смерти ждешь из темноты», - это обращение, прежде всего, к самому себе. И вот свершилось: «Я, наконец, смертельно болен». Наконец! Ключевое слово!
В апреле 1921 года в журнале «Записки мечтателей» был опубликован блоковский текст «Ни сны, ни явь». Именно текст, поскольку отнести его к какому-либо жанру весьма затруднительно. Это небольшие прозаические отрывки, связанные только тем, что происходящее в них могло явиться рассказчику как наяву, так и во сне. А главный образ всех этих отрывков – образ души, путешествующей по миру отдельно от тела.
В конце мая 1921 года ему ставят диагноз эндокардит (воспаление клапанной системы сердца) и настоятельно рекомендуют ехать за границу. Блок соглашается лишь на Финляндию – это самая ближняя заграница. Дело происходило, напомним, уже в Советской России, а потому, чтобы выехать за ее пределы, необходимо было обойти кучу кабинетов и собрать кучу документов. Мытарства были долгими, но разрешение на выезд все же пришло… на следующий день после… смерти поэта, 8 августа 1921 года.


Блок на смертном одре

Посмертная маска Александра Блока

А еще через день его хоронили. Солнце светило по-августовски ярко, но было ветрено. Мечта поэта «под звонкой вьюгой умереть» не сбылась.


Похороны Александра Блока

«Если бы я умер теперь, за моим гробом шло бы много народу, и была бы кучка молодежи», - писал Блок. Он ошибся только в одном: молодежи была совсем не кучка. Гроб несли на руках. Когда гроб опускали в могилу, плакала стоящая рядом Анна Ахматова. Потом она опишет это в стихах:
Принесли мы Смоленской заступнице,
Принесли Пресвятой Богородице,
На руках во гробе серебряном
Наше солнце в муке погасшее, -
Александра, лебедя чистого.
Похоронили Александра Александровича блока на Смоленском кладбище в Петрограде.

Могила Александра Александровича Блока
на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге

Перед смертью он успел сказать матери, что, будь его воля, сжег бы все свои произведения, кроме «Стихов о Прекрасной даме».
Слава Богу, этого не случилось. Да просто и не могло случиться.
«Всюду поют мои песни, песни о жизни моей», - эти слова произносит Гаэтан. Персонаж поэмы Блока «Роза и Крест». Свое имя герой поэмы получил в честь католического святого, день которого отмечается 7 августа.
Именно 7 августа в 10 часов 30 минут утра умер Александр Блок.

Блок Александр Александрович был рожден в Санкт-Петербурге 28 ноября 1880 года. Его отцом стал Александр Львович Блок, трудившийся в качестве профессора в Варшавском университете, а матерью – переводчица Александра Андреевна Бекетова, отец которой был ректором Санкт-Петербургского университета.

За своего первого супруга мать будущего поэта вышла еще в восемнадцатилетнем возрасте, и вскоре после рождения мальчика она решила разорвать все связи с нелюбимым мужем. Впоследствии родители поэта практически не общались между собой.

В те времена разводы были редкостью и порицались обществом, однако в 1889 году самодостаточная и целеустремленная Александра Блок добилась того, чтобы Святейший правительствующий синод официально расторг ее брак с Александром Львовичем. Вскоре после этого дочь прославленного русского ботаника снова вышла замуж уже по настоящей любви: за офицера гвардии Кублицкого-Пиоттуха. Менять фамилию сына на свою или на замысловатую фамилию отчима Александра Андреевна не стала, и будущий поэт остался Блоком.

Свои детские годы Саша провел в доме деда. Летом он надолго уезжал в Шахматово и через всю жизнь пронес теплые воспоминания о проведенном там времени. Притом жил Александр Блок вместе с мамой и ее новым мужем на окраине Санкт-Петербурга.

Между будущим поэтом и его матерью всегда существовала непостижимая духовная связь. Именно она открыла Саше произведения Бодлера, Полонского, Верлена, Фета и других прославленных поэтов. Александра Андреевна и ее юный сын вместе изучали новые веяния в философии и поэзии, вели увлеченные беседы касательно последних новостей политики и культуры. Впоследствии именно матери Александр Блок в первую очередь читал свои произведения и именно у нее искал утешения, понимания и поддержки.

В 1889 году мальчик начал обучаться во Введенской гимназии. Некоторое время спустя, когда Саше исполнилось уже 16 лет, он отправился с матерью в поездку за границу и пробыл некоторое время в городе Бад-Наугейме – популярном немецком курорте тех времен. Несмотря на свой юный возраст, на отдыхе он беззаветно влюбился в Ксению Садовскую, которой на тот момент было 37 лет. Естественно, ни о каких отношениях подростка со взрослой женщиной речи не шло. Однако очаровательная Ксения Садовская, ее образ, запечатленный в памяти Блока, впоследствии стали для него вдохновением при написании многих произведений.

В 1898 году Александр завершил обучение в гимназии и успешно сдал вступительные экзамены в Петербургский университет, избрав для своей карьеры юриспруденцию. Спустя три года после этого он все же перевелся на историко-филологическое отделение, избрав для себя славяно-русское направление. Обучение в университете поэт завершил в 1906 году. Во время получения высшего образования он познакомился с Алексеем Ремизовым, Сергеем Городецким, а также сдружился с Сергеем Соловьевым, который приходился ему троюродным братом.

Начало творчества

Семья Блока, особенно по материнской линии, продолжала высококультурный род, что не могло не сказаться на Александре. С юных лет он взахлеб читал многочисленные книги, увлекался театром и даже посещал соответствующий кружок в Санкт-Петербурге, а также пробовал свои силы в стихотворном творчестве. Первые незамысловатые произведения мальчик написал еще в пятилетнем возрасте, а в подростковом возрасте он в компании братьев увлеченно занимался написанием рукописного журнала.

Важным событием начала 1900-ых годов для Александра Александровича стала женитьба на Любови Менделеевой, приходившейся дочерью именитому отечественному ученому . Отношения между молодыми супругами были сложными и своеобразными, однако наполненными любовью и страстью. Любовь Дмитриевна также стала источником вдохновения и прообразом ряда персонажей в произведениях поэта.

Говорить о полноценной творческой карьере Блока можно начиная с 1900-1901 годов. В то время Александр Александрович стал еще более преданным почитателем творчества Афанасия Фета, а также лирики и даже учения Платона. Кроме того, судьба свела его с Дмитрием Мережковским и Зинаидой Гиппиус, в журнале которых под названием «Новый путь» Блок делал свои первые шаги в качестве поэта и критика.

На раннем этапе своего творческого развития Александр Александрович понял, что близким ему по душе направлением в литературе является символизм. Это движение, пронзившее все разновидности культуры, отличалось новаторством, стремлением к экспериментам, любовью к загадочности и недосказанности. В Санкт-Петербурге близкими ему по духу символистами были упомянутые выше Гиппиус и Мережковский, а в Москве – Валерий Брюсов. Примечательно, что примерно тогда, когда Блок начал публиковаться в петербургском «Новом пути», его произведения начал печатать и московский альманах под названием «Северные цветы».

Особенное место в сердце Александра Блока занимал кружок молодых почитателей и последователей Владимира Соловьева, организованный в Москве. Роль своеобразного руководителя этого кружка взял на себя Андрей Белый, в то время – начинающий прозаик и поэт. Андрей стал близким другом Александра Александровича, а члены литературного кружка – одними из самых преданных и восторженных поклонников его творчества.

В 1903 году в альманахе «Северные цветы» был напечатан цикл произведений Блока под названием «Стихи о Прекрасной Даме». Тогда же три стиха молодого рифмоплета были включены в сборник произведений воспитанников Императорского Санкт-Петербургского университета. В своем первом известном цикле Блок преподносит женщину, как природный источник света и чистоты, и поднимает вопрос о том, насколько настоящее любовное чувство сближает отдельную личность с мировым целым.

Революция 1905-1907 годов

Революционные события стали для Александра Александровича олицетворением стихийной, неупорядоченной природы бытия и достаточно существенно повлияли на его творческие взгляды. Прекрасную Даму в его мыслях и стихах заменили образы вьюги, метели и бродяжничества, смелые и неоднозначные Фаина, Снежная Маска и Незнакомка. Стихи о любви отошли на второй план.

Драматургия и взаимодействие с театром в это время также увлекали поэта. Первая пьеса, написанная Александром Александровичем, получила название «Балаганчик» и была составлена Всеволодом Мейерхольдом в театре Веры Комиссаржевской в 1906 году.

Тогда же Блок, который, боготворя свою жену, не отказывался от возможности питать нежные чувства к другим женщинам, воспылал страстью к Н.Н. Волоховой, актрисе театра Веры Комиссаржевской. Образ красавицы Волоховой вскоре заполонил философские стихи Блока: это ей поэт посвятил цикл «Фаина» и книгу «Снежная Маска», с нее списывал героинь пьес «Песня Судьбы» и «Король на площади».

В конце 1900-ых годов главной темой работ Блока стала проблема соотношения простого народа и интеллигенции в отечественном социуме. В стихах этого периода можно проследить яркий кризис индивидуализма и попытки определить место творца в условиях реального мира. При этом Александр Александрович ассоциировал Родину с образом любимой жены, из-за чего его патриотические стихи приобретали особую, глубоко личную индивидуальность.

Отказ от символизма

1909 год был очень сложным для Александра Блока: в этот год скончался его отец, с которым он все же поддерживал достаточно теплые отношения, а также новорожденный ребенок поэта и его жены Людмилы. Тем не менее, внушительное наследство, которое Александр Блок-старший оставил своему сыну, позволило тому забыть о финансовых трудностях и сосредоточиться на крупных творческих проектах.

В том же году поэт побывал в Италии, и заграничная атмосфера еще больше подтолкнула его к переоценке сложившихся ранее ценностей. Об этой внутренней борьбе рассказывает цикл «Итальянские стихи», а также прозаические очерки из книги «Молнии искусства». В конце концов Блок пришел к выводу о том, что символизм, как школа со строго обозначенными правилами, для него исчерпал себя, и отныне он испытывает необходимость в самоуглублении и «духовной диете».

Сосредоточившись на больших литературных трудах, Александр Александрович постепенно стал все меньше времени уделять публицистической работе и появлению на разноплановых мероприятиях, которые были в ходу у поэтической богемы тех времен.

В 1910 году автор начал сочинять эпическую поэму под названием «Возмездие», закончить которую ему было не суждено. В период с 1912 по 1913 годы он написал известную пьесу «Роза и Крест». А в 1911 году Блок, взяв за основу пять своих книг с поэзией, составил собрание сочинений в трех томах, которое несколько раз переиздавалось.

Октябрьская революция

Советская власть не вызывала у Александра Блока такого негативного отношения, как у многих других поэтов «серебряного века». В то время, когда , Юлий Айхенвальд, Дмитрий Мережковский и многие другие вовсю критиковали пришедших к власти большевиков, Блок согласился сотрудничать с новым государственным руководством.

Имя поэта, который к тому времени был достаточно хорошо известен публике, активно использовалась властями в своих целях. Помимо прочего, Александра Александровича постоянно назначали на неинтересные ему должности в различных комиссиях и учреждениях.

Именно в тот период было написано стихотворение «Скифы» и знаменитая поэма «Двенадцать». Последний образ «Двенадцати»: Иисус Христос, который оказался во главе шествия из двенадцати солдат Красной Армии – вызвал настоящий резонанс в литературном мире. Хотя сейчас это произведение считается одним из лучших творений времен «серебряного века» русской поэзии, большинство современников Блока высказывались о поэме, особенно об образе Иисуса, в крайне негативном ключе.

Личная жизнь

Первая и единственная жена Блока – Любовь Менделеева, в которую он был безумно влюблен и которую считал своей настоящей судьбой. Супруга была для писателя поддержкой и опорой, а также неизменной музой.

Однако представления о браке у поэта были достаточно своеобразные: во-первых, он был категорически против телесной близости, воспевая любовь духовную. Во-вторых, вплоть до последних лет своей жизни Блок не считал зазорным влюбляться и в других представительниц прекрасного пола, хотя его женщины никогда не имели для него такого значения, как жена. Впрочем, Любовь Менделеева также позволяла себе увлекаться другими мужчинами.

Дети у супружеской четы Блоков, увы, не появились: ребенок, родившийся после одной из немногих совместных ночей Александра и Любови, оказался слишком слаб и не выжил. Тем не менее, у Блока осталось достаточно много родственников как в России, так и в Европе.

Смерть поэта

После Октябрьской революции происходили отнюдь не только интересные факты из жизни Александра Александровича. Нагруженный неимоверным количеством обязанностей, не принадлежащий сам себе, он начал сильно болеть. У Блока проявилась астма, сердечно-сосудистая болезнь, начали формироваться психические расстройства. В 1920 году автор заболел цингой.

В то же время поэт переживал и период финансовых трудностей.

Изнуренный нуждой и многочисленными болезнями, он ушел в мир иной 7 августа 1921 года, находясь в своей квартире в Санкт-Петербурге. Причина смерти – воспаление сердечных клапанов. Похороны и отпевание поэта совершал протоиерей Алексей Западалов, могила Блока расположена на Смоленском православном кладбище.

Незадолго до своей кончины писатель пытался получить разрешение на выезд за рубеж на лечение, однако ему отказали. Рассказывают, что после этого Блок, находясь в трезвом уме и здравом рассудке, уничтожил свои записи и принципиально не принимал ни лекарства, ни даже пищу. Долгое время ходили также слухи о том, что перед смертью Александр Александрович сошел с ума и бредил мыслью о том, все ли экземпляры его поэмы «Двенадцать» были уничтожены. Однако своего подтверждения эти слухи не нашли.

Александр Блок считается одним из гениальнейших представителей русской поэзии. Его крупные произведения, равно как и небольшие стихи («Фабрика», «Ночь улица фонарь аптека», «В ресторане», «Ветхая избушка» и другие), стали частью культурного наследия нашего народа.

"Трагическим тенором эпохи" назвала Анна Ахматова одного из самых известных поэтов Серебряного века - Александра Блока . Ему было суждено пережить немало: революции, смену политического строя, голод в Петрограде… Поэт стойко переносил бытовые трудности, казалось, был здоров и полон сил, но в апреле 1921 года вдруг почувствовал недомогание, а 7 августа - скончался. Врачам так и не удалось установить точный диагноз, и смерть Блока стала еще одной пугающей загадкой в русской истории…

Говоря о смерти Александра Блока, многие историки вспоминают выступление поэта на пушкинском вечере незадолго до собственной кончины. Тогда, говоря о светоче русской поэзии, Александр Блок резюмировал: «Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем; жизнь потеряла смысл». По сути, эти слова стали прологом к его собственной гибели.

В официальном медицинском заключении значится такая причина смерти: «цинга, голод и истощение». Такой диагноз - не редкость для тогдашнего Петрограда, для замученных и постоянно недоедающих, безденежных и истощенных политическими репрессиями представителей русской интеллигенции. Блок действительно страдал от недоеданий: от нехватки витаминов стали выпадать зубы, участились голодные обмороки, даже возникла частичная глухота. Пекелис, лечащий врач Александра Блока, сделал заключение, что у поэта развился острый эндокардит, сердечное заболевание, которое до изобретения антибиотиков было неизлечимо.

Александр Блок болел страшно: на глазах терял силы, мучился страшными болями, которые врачи упорно снимали морфием, и испытывал душевные терзания… Стремился ломать, крушить, жечь. Любовь Дмитриевна Менделеева, жена поэта, вспоминает, что в приступах гнева и бессильной злобы он бил посуду, ломал стулья и даже не пощадил статуэтку Аполлона. Перед смертью Блок не хотел оставлять ничего написанного, рвал и сжигал черновики, рукописи, изданные экземпляры поэмы "Двенадцать".

Пекелис, лечивший Блока, настаивал на том, что поэту нужно уехать за границу, Блок упорно не соглашался ехать в Европу. С трудом удалось уговорить его подать документы на выезд в Финляндию, но тогдашнее правительство затягивало выдачу разрешения, попросту боялись, что за границей поэт станет критиковать советскую власть. По иронии судьбы, положительное решение по вопросу "отпуска" Блока пришло за пару дней до его смерти.

Смерть Блока вызвала огромный резонанс как в России, так и за рубежом. Официально об этом говорили мало, в прессе появился лишь один скупой некролог, но лучшие умы эпохи болезненно откликнулись на уход из жизни великого поэта. Так, Евгений Замятин и Ромен Роллан были убеждены, что Блока можно было спасти, если бы вовремя увезти за границу, а причиной его смерти называли постоянные третирования.

По некоторым версиям причиной внезапной смерти Александра Блока могло быть отравление, историки не убирают со счетов и такое предположение: умер поэт от отравления ртутными препаратами, прописанными ему по тайному указанию спецслужб. Безусловно, все эти предположения требуют доказательств.
Александр Блок ушел в 41 год совсем молодым. Еще одним непреодолимым рубежом для многих поэтов являются . Именно в этом возрасте оборвалась жизнь Пушкина, Маяковского, Байрона и многих других…

«Ничего, кроме музыки, не спасет»

Январь 1918. Петроград. Трамваи не ходят. Страшный мороз, голод, звуки стрельбы. В жизни Блока - творческая вспышка редкой силы.

Новый год он встречает с женой. В записной книжке записи, в которых голос предчувствия: «Страшный мороз, молодой месяц справа над Казанским собором. К вечеру тревога (что-то готовится)». 3 января еще одна важная строчка: «К вечеру - ураган (неизменный спутник переворотов)». Этот «ураганный» вечер прошел в разговоре с Есениным. Тот читает строки из «Инонии», свой отклик на революционное время. Звучат страшные слова:

Тело, Христово тело Выплевываю изо рта.

Для людей старшего поколения - чудовищные, кощунственные строки.

Есенин раскрывает Блоку их настоящий смысл: он «выплевывает Причастие» не из кощунства, но оттого, что не хочет страдания, смирения, сораспятия.

Блок, узнав, что Есенин из крестьян-старообрядцев, готов видеть в его стихах и ненависть старообрядца к православию. Не из этого ли разговора родится в поэме «Двенадцать» образ попа? «Помнишь, как бывало брюхом шел вперед...»

Есенин чувствует в себе голос новой пугачевщины: время смирения для мужика прошло. Блок готов принять возмездие. Но крестьянский поэт иначе ощущает отношение народа к интеллигенции: интеллигент мается «как птица в клетке; к нему протягивается рука здоровая, жилистая (народ); он бьется, кричит от страха. А его возьмут... и выпустят...» Есенин взмахнул рукой, будто выпускает птицу.

Не этот ли жест, увиденный сквозь зарево «мирового пожара», скоро отзовется зловещей приговоркой в поэме: «Ты лети, буржуй, воробышком...»

Разговор с Есениным лишь подлил масла в огонь. Свое ощущение настоящей минуты Блоку поначалу легче выразить языком статьи.

Он ее начал еще 30 декабря. Тема вынашивалась давно, к ней Блок был готов подступить и раньше. 13 июля 1917 он занес в записную книжку:

«Буржуем называется всякий, кто накопил какие бы то ни было ценности, хотя бы и духовные. Накопление духовных ценностей предполагает предшествующее ему накопление матерьяльных».

Когда мы встретим в «Двенадцати» образ: «Стоит буржуй на перекрестке, и в воротник упрятал нос...» - в нем различим и «писатель-вития», интеллигент, всю жизнь копивший «духовные ценности».

Статья рождается за полторы недели. Рукой поэта водит чувство: старый мир, который он сам и многие ему подобные носят в себе, немощен, дни его сочтены. В дневнике Блок ищет нужные слова, чтобы выразить свое чувство судеб русской интеллигенции. Образ мужика, «жилистой рукой» выпускающего интеллигента из клетки, стоит перед мысленным взором, когда Блок говорит о своем сословии:

«Любимое занятие интеллигенции - выражать протесты: займут театр, закроют газету, разрушат церковь - протест. Верный признак малокровия: значит, не особенно любили свою газету и свою церковь» (запись в дневнике).

Потому столь чужда ему идея защиты Учредительного собрания (его разгонят на следующий день, 6 января):

«Втемную выбираем, не понимаем. И почему другой может за меня быть? Я один за себя. Ложь выборная (не говоря о подкупах на выборах, которыми прогремели все их американцы и французы)».

Рядом с образом интеллигента-«буржуя» растет тема «Россия и Европа» - главный мотив стихотворения «Скифы».

Под пером Блока рождается статья «Интеллигенция и революция». Стихия, даже принося разрушение, животворит. В ней не только сила, в ней - очищающее грядущее. И Блок поет гимн темной, жестокой народной стихии, которая родит новых людей: «...они могут в будущем сказать такие слова, каких давно не говорила наша усталая несвежая и книжная литература».

Интеллигенция разочарована в народе, годами разжигала костер, а когда пламя взвилось - стала кричать: «Ах, ах, сгорим!» Но художник обязан слушать мировую «музыку», и отсюда - призыв поэта: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию».

Блок готов принять гибель ради того, чтобы дряхлый мир сгорел как птица Феникс, а из его пепла возник новый мир. Сиюминутные чаяния интеллигенции ему совершенно чужды, она лишена способности слышать музыку исторических изломов. Его собственный «неземной» слух достигает предельной остроты. О своих ощущениях в новый 1918 год запишет:

«На днях, лежа в темноте с открытыми глазами, слышал гул: думал, что началось землетрясение».

Стихийный поворот истории, услышанный Блоком, напоминает ему другой, сходный, почти двухтысячелетней давности, запечатленный в Евангелии. 7 января приходит замысел пьесы об Иисусе. Он возник в родственном круге идей темы «интеллигенция и народ»:

«Иисус - художник. Он все получает от народа (женственная восприимчивость). “Апостол” брякнет, а Иисус разовьет. Нагорная проповедь - митинг».

Приметы времени ложатся неожиданным отпечатком и на образы действующих лиц:

«У Иуды - лоб, нос и перья бороды, как у Троцкого».

Все нити сошлись воедино: Россия находится на историческом изломе, который определит будущее всего мира. Все образы и приметы нынешней минуты «поп», «писатель», «буржуй», «жилистая рука» народа, плакат «Вся власть Учредительному собранию» - зазвучали в единой, странной, нечеловеческой мелодии. 8 января звуковой напор, столь долго и мучительно водивший его чувствами и мыслями, выплескивается в строки:

Уж я ножичком - полосну, полосну.

Поэма «Двенадцать» начинает писаться с середины.

января Блок закончил статью «Интеллигенция и революция». С 8 по 28 января несколькими рывками создает поэму «Двенадцать». За один рывок она не могла быть написанной, живая музыка захлебнулась в истории: настоящее было слишком неустойчиво. В паузах между поэтическими взрывами крепнет еще одна тема.

(1918) января прерваны переговоры в Брест-Литовске. Германские войска начинают наступление. Блок все отчетливее ощущает свою ненависть к нынешней Европе: «Тычь, тычь в карту, рвань немецкая, подлый буржуй. Артачься, Англия и Франция. Мы свою историческую миссию выполним». Через несколько строк в дневниковых записях - прообраз стихотворения «Скифы»:

«Мы на вас смотрели глазами арийцев, пока у вас было лицо. А на морду вашу мы взглянем нашим косящим, лукавым, быстрым взглядом; мы скинемся азиатами, и на вас прольется Восток.

Ваши шкуры пойдут на китайские тамбурины. Опозоривший себя, как изолгавшийся, - уже не ариец.

Мы - варвары? Хорошо же. Мы и покажем вам, что такое варвары. И наш жестокий ответ, страшный ответ - будет единственно достойным человека».

Января в газете «Знамя труда» появляется статья «Интеллигенция и революция». Многие знакомые и некогда духовно близкие люди отворачиваются от Блока. Мережковские признают: статья искренняя. Но простить Блоку его жестокой правды не могут. Он в записной книжке не может удержаться от ответа: «Господа, вы никогда не знали России и никогда ее не любили!»

Поэма пока не движется. Он участвует в работе комиссии по изданию русских классиков. Встает вопрос о новой орфографии, без буквы «ять», без «i», без твердого знака на конце слов, разработанной еще при Временном правительстве. Блок не возражает против нового правописания, но не может освободиться от сомнений: опасается «за объективную потерю кое-чего для художника, а следовательно, и для народа». Русскую классику XIX века он предпочел бы видеть в старой орфографии. Новые писатели пусть черпают свою творческую энергию в новом правописании.

События следуют одно за другим: церковь отделяют от государства, выходит декрет о новом календаре - 1 февраля сразу станет 14-м. Блок хочет писать свое, продолжить пьесу об Иисусе. Вместо этого 27 января снова звучит ритм «Двенадцати». 29-го он записывает свое впечатление от созданного: «Сегодня я - гений». 30-го пишет стихотворение «Скифы». Все, о чем думалось многие годы и что было пережито в январе, вылилось в два поэтических произведения. Первое - вихревое, рваное, завораживающее своей метельной музыкой. Второе - гневная риторика, доведенная до четких историософских формул. Через несколько лет в эмиграции возникнет течение евразийцев. Они унаследуют от славянофилов чувство органического развития народа. Но «органику» России увидят иначе: не славянство, но - Евразия, огромный континент, огромная мозаика народов с общей судьбой и родственной психологией.

Статьей «Интеллигенция и революция» Блок открыл последний поэтический взлет, «Скифами» закрыл. Главное последнее великое поэтическое создание Блока - поэма «Двенадцать».

Наиболее чуткие современники, даже далекие от блоковских идей, поражены завораживающим ритмом и словесной точностью поэта. Налицо были все приметы времени: и снежная метель, и плакат, и типажи: старушка, проститутки, буржуй, красноармейцы, приблудный пес... Даже реплики: «Предатели! Погибла Россия!» - «Эй, бедняга! Подходи - поцелуемся...» - «Уж я ножичком полосну...» - словно выступили из январской метели 1918.

Но и в столь «реалистической» поэме Блок оставался самим собой. Осколочные записи в черновике частично раскрывают символику названия: «Двенадцать (человек и стихотворений)... И был с разбойником. Жило двенадцать разбойников». (Последняя строка - искаженная цитата из некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо», баллада о разбойнике Кудеяре.)

Символ «Двенадцать» пытались истолковать, сравнивая поэму и евангельскую историю. Двенадцать красноармейцев - двенадцать апостолов. Сопоставление напрашивается само собой и потому, что впереди блоковских «апостолов-разбойников» неясный силуэт Христа, и потому, что имена красноармейцев (Петруха, Андрюха, Ванька) повторяли имена апостольские (Петр, Андрей, Иоанн). Невоплощенный замысел пьесы об Иисусе целиком впитала в себя поэма.

Но символ не может иметь однозначного толкования. Почему бы и не «двенадцатый час двенадцатого месяца», т. е. канун нового года, символ нарождающегося нового мира? Символ - не столько ответ, сколько вопрос, обращенный в будущее. В нем живет предвидение.

Позже исследователи пересчитают и количество стихов в поэме. Их окажется 335... если не считать еще один, маркированный стих. Эта строка из точек стоит в середине 6-й главки, разрезая ее пополам. Самим положением Блок подчеркнул ее неслучайность: 336 стихов - это еще одна «проекция» главного символа поэмы (3 + 3 + 6 = 12).

«Музыка», которая «кристаллизовалась» в этом символе, родила не только «Двенадцать». Ее звучание ощутимо во всех поздних статьях Блока, от «Интеллигенции и революции» до «Крушения гуманизма». Гул, услышанный им накануне «Двенадцати», прокатился по всей его прозе 1918-1921, вплоть до рецензий и заметок. С 1918 окончательно и бесповоротно Блок ощущает свое место и в жизни, и в истории только по слуху.

Некогда Блок точно определил свой путь: «трилогия вочеловечения». Ранние стихи часто туманны и возвышенны. Поздние порой удивительно реалистичны. И вместе с тем все равно возвышенны. И по-прежнему светятся символами.

Поэт менялся... И если Блок периода «Прекрасной Дамы» в большей степени видящий («Вижу очи Твои»), то позже, когда «душа Мира» словно решилась покинуть «тело мира», оставив его на произвол мелких людских (или дьявольских?) страстей, он все больше и больше превращается в слышащего. Чтобы разглядеть Христа в конце «Двенадцати», ему приходится вглядываться в столбы метели, как близорукому в расплывчатый текст. Все чаще в его статьях, записных книжках, дневниках появляется слово «музыка».

Давно, еще в 1903, в только что начатой переписке с Андреем Белым, когда Блок еще «зряч», его больше волнует вопрос, как понимать этот термин, уже расхожий в символистской среде:

«Я до отчаянья ничего не понимаю в музыке, от природы лишен всякого признака музыкального слуха, так что не могу говорить о музыке как искусстве ни с какой стороны... По всему этому я буду писать Вам о том, о чем мне писать необходимо, не с точки зрения музыки-искусства, а с точки зрения интуитивной, от голоса музыки, поющего внутри... »

В декабре 1906 Блок знакомится с первоисточником многих идей русского символизма - книгой Ницше «Происхождение трагедии из духа музыки». В 1909 - слово и усвоено, и «природнено», звучит не по-ницшеански, а по-блоковски, но пока только касается «души писателя»:

«Неустанное напряжение внутреннего слуха, прислушиванье как бы к отдаленной музыке есть непременное условие писательского бытия. Только слыша музыку отдаленного “оркестра” (который и есть “мировой оркестр” души народной), можно позволить себе легкую “игру”... »

В статьях последних лет музыка сквозной образ-понятие-символ блоковского мира вообще. В этом слове концентрируется главное Слово Блока. Поэт и в прозе своей в первую очередь художник и провидец. Он не утверждает, а заклинает, не «приходит к выводам», а пророчествует:

«Художнику надлежит знать, что той России, которая была, - нет и никогда уже не будет. Европы, которая была, нет и не будет. То и другое явится, может быть, в удесятеренном ужасе, так что жить станет нестерпимо. Но того рода ужаса, который был, уже не будет».

Это сказано 13 мая 1918 года. Тон прорицателя, и тон неподдельный: Блок всегда был предельно честен в каждом своем слове. Ополчаясь против попыток «гальванизировать труп» - не таким же ли образом, как в стихах («О, если б знали, дети, вы холод и мрак грядущих дней»), он указал на ожидаемое и уже узнаваемое нами будущее - «явится... в удесятеренном ужасе», «жить станет нестерпимо». По мнению многих, близко знавших Блока людей, он и умрет потому, что в 1921 жить ему станет нестерпимо.

Музыка Блока - не просто заимствование из Ницше. В этом слове можно расслышать и соловьевское «всеединство». Блоковское противопоставление культуры и цивилизации (статья 1920 «Крушение гуманизма») - это как раз противопоставление организма (культуры) механизму (цивилизации). Культура пронизана единым духом, она целостна. Цивилизация кусочна, механистична. Одно к другому здесь подогнано, как одна часть машины к другой. Блок - за синтетическое видение мира, за универсализм (против всякой чрезмерной специализации, в которой не живет «дух целого»). Потому с таким раздражением и обрушится он в 1921 на акмеистов (статья «Без Божества, без вдохновенья»). За стремлением Гумилева учить начинающих «слагать стихи» Блок увидит опасные симптомы узкой специализации, т. е. нечто безмузыкальное.

«Блок не рассуждал о Вечной Женственности: он жил ею», - писал о ранней лирике поэта его биограф Константин Мочульский. И теперь, в поздних статьях, Блок вовсе не теоретизирует, а просто высказывает то, что ощущается им непосредственно. Музыка становится его дыханием (к концу жизни он будет задыхаться и произнесет вещие слова: Пушкина «убило отсутствие воздуха»).

Особый, мистический историзм Блока проснулся в нем до основных потрясений двадцатого века. В октябре 1911, полный предчувствий, он записывает в дневнике:

«Писать дневник, или по крайней мере делать от времени до времени заметки о самом существенном, надо всем нам. Весьма вероятно, что наше время - великое и что именно мы стоим в центре жизни, т. е. в том месте, где сходятся все духовные нити, куда доходят все звуки».

Как часто эти слова читались с усмешкой: «в центре жизни»? а не в центре ли небольшой кучки интеллигентской элиты? Но великий поэт всегда выходит за рамки своего окружения, как выходит и за грань своего времени. Он чувствует и глубже, и дальше современников, а иногда и потомков. Блок чувствовал себя, Россию, весь мир как целое, как единый организм, сам он был нервом, «чувствилищем» этого целого. И конечно, как великий поэт, он находился в центре жизни. От поэзии и прозы Блока исходит предчувствие российских и мировых катастроф, которые к концу XX века уже во многом осуществились, пронеслись над землей, перекорежили жизнь.

6-я главка поэмы «Двенадцать». Маркированный стих делит шестую главку пополам, вторгаясь в центральную строфу:

Трах-тарарах! Ты будешь знать

Как с девочкой чужой гулять!..

Крепкое выражение (с возможной рифмой на «мать»)? Или резкая пауза? Или чуткое ухо поэта вслушивается в Музыку, в то невыразимое, которое только и можно записать рядом точек, доведя контрасты «Двенадцати» до крайнего предела, совместив в трех строчках символ «горнего величья» и площадную брань? Или поэт и читателя заставляет вслушиваться, превращая свою поэзию в камертон, по которому и другие могут настроить духовный лад своего «я», чтобы уловить - пусть только краем души - музыку мира, чтобы не сфальшивить, чтобы почувствовать мир в его цельности?

В январе 1918 Блок перешагнул черту, окончательно отделившую его от прежних друзей. Сходный шаг сделает и Андрей Белый в поэме «Христос воскрес».

Многие из прежде близких Блоку людей отвернулись от поэта, осуждая его позицию. В 1920 в «Записке о «Двенадцати» Блок ответит всем, кто видел в поэме одну политику:

«...В январе 1918 года я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или в марте 1914. Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было написано в согласии со стихией: например, во время и после окончания “Двенадцати” я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг - шум слитый (вероятно, шум от крушения старого мира). Поэтому те, кто видит в “Двенадцати” политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой - будь они враги или друзья моей поэмы».

Революционную стихию 1918 он ставит в один ряд со стихией страсти. В 1907 она воплотилась для него в образе «Снежной маски», в 1914 - в образе «Кармен». «Двенадцать» для Блока стоит в этом же ряду. За этой последней лирической волной наступило долгое затишье.

Последние годы

Блок последних лет жизни. Он исправно исполняет многочисленные обязанности: входит в правительственную комиссию по изданию классиков, в репертуарную секцию Петроградского отдела Наркомпроса, работает в издательстве «Всемирная литература», учрежденном М. Горьким: переводит, редактирует, делает доклады. Его назначают председателем управления Большого драматического театра, членом редколлегии «Исторических картин» при Петроградском Отделе театров и зрелищ, членом коллегии московского Литературного отдела Наркомпроса. Он избирается членом совета Дома искусств, председателем Петроградского отделения Всероссийского союза поэтов (в феврале 1921 энергичный Гумилев сменит его на этом посту), членом правления Петроградского отделения Всероссийского союза писателей. Вместе с тем выступает с чтением стихов и лекциями, готовит новое издание трехтомного собрания стихотворений. В 1918 рождается идея издать «Стихи о Прекрасной Даме» с прозаическим комментарием: в дневнике тогда же появляются отрывистые воспоминания о мистических годах своей молодости. Выходят сборники «Ямбы» (1919), «Седое утро» (1920), книга заново переписанной юношеской лирики «За гранью прошлых дней» (1920).

У Блока больше нет биографии, разве что отдельные вехи жизни: арест вместе с другими литераторами Петроградской ЧК и два дня в камере предварительного заключения 15-17 февраля 1919, смерть отчима в январе 1920, две поездки в Москву (май 1920 и май 1921), где он выступает с чтением стихов, несколько поэтических вечеров и публичных докладов в Петрограде. Он почти молчит как поэт, пишет множество рецензий то размером со статью, то в несколько строчек, и в них гул гибельного, жесткого времени. Под его пером рождаются, быть может, самые знаменитые статьи: «Искусство и Революция» (1918), «Русские дэнди» (1918), «Катилина» (1918), «Крушение гуманизма» (1919), «Владимир Соловьев и наши дни» (1920), «О назначении поэта» (1921). И в этом поэтическом молчании, и в крайнем одиночестве (большинство прежних товарищей по литературному цеху, возмущенные его «Двенадцатью», не подают поэту руки), и в статьях, в его жизни «без биографии» отчетливо слышны шаги судьбы.

«Бедный Александр Александрович, - вспоминал 1921 год Алексей Ремизов, - вы дали мне папиросу настоящую! пальцы уж у вас были перевязаны. И еще вы тогда сказали; что писать вы не можете.

В таком гнете невозможно писать». Пушкинская речь, произнесенная Блоком в феврале 1921 (дважды на вечере в Доме литераторов и в третий раз - в Петроградском университете), названная им «О назначении поэта», подвела черту его творческому пути.

На свете счастья нет,

Но есть покой и воля...

Эти слова Пушкина уже с трудом подходили к жизни поэта в XX веке. В стихах Блока 1908 («На поле Куликовом») сказано иное: «покой нам только снится». Но еще жива воля: «И вечный бой!..» Год 1921 - «в таком гнете невозможно писать».

«Речь Блока, равная по значению знаменитой речи Достоевского о Пушкине, - вспоминал поэт Николай Оцуп, - произвела на современников впечатление огромное. Она была как бы комментарием или поправкой к «Двенадцати»... »

«Красота спасет мир», - пророчествовал Достоевский. «Ничего, кроме музыки, не спасет», - заклинал Блок. Но музыка ушла из воздуха новой России, потому что новое варварство подчинилось не музыке истории, но бюрократической машине. В своей пушкинской речи («О назначении поэта») Блок выговорил все до конца:

«...Уже на глазах Пушкина место родовой знати быстро занимала бюрократия. Это чиновники и суть

наша чернь; чернь вчерашнего и сегодняшнего дня... »

Вся речь - гимн «тайной свободе», без которой невозможно творчество, невозможна жизнь. В прощальном стихотворении «Пушкинскому Дому», написанному в это же время, те же слова и последняя молитва Блока:

Пушкин! Тайную свободу Пели мы вослед тебе!

Дай нам руку в непогоду,

Помоги в немой борьбе!

После этого литературного завещания Блок медленно уходит из жизни. Борис Зайцев вспоминал приезд поэта в мае 1921 в Москву:

«Что осталось в нем от прежнего пажа и юноши, поэта с отложным воротничком и белой шеей! Лицо землистое, стеклянные глаза, резко очерченные скулы, острый нос, тяжелая походка и нескладная, угластая фигура. Он зашел в угол и, полузакрыв усталые глаза, начал читать. Сбивался, путал иногда. Но “Скифов” прочел хорошо, с мрачной силой... » Когда же 7 мая Блок выступал в коммунистическом Доме печати, «футуристы и имажинисты прямо кричали ему: - Мертвец! Мертвец!»

О том же приезде Блока вспоминал и Эрих Голлербах:

«В Москве настроение Блока было особенно безотрадное. Все яснее в нем обозначалась воля к смерти, все слабее становилась воля к жизни. Раз он спросил у Чулкова: “Георгий Иванович, Вы хотели бы умереть?” Чулков ответил не то “нет”, не то “не знаю”. Блок сказал: “А я очень хочу”. Это “хочу” было в нем так сильно, что люди, близко наблюдавшие поэта в последние месяцы его жизни, утверждают, что Блок умер оттого, что хотел умереть».

По возвращении в Петроград резко обостряется болезнь Блока. Родные и друзья начинают хлопотать о том, чтобы вывезти поэта на лечение за границу. Но судьба его была предрешена...

В день первой встречи с Блоком юная поэтесса Елизавета Кузьмина-Караваева (позже, в эмиграции, знаменитая монахиня Мария) высказала Блоку то, что чувствовала не только она:

«Перед гибелью, перед смертью, Россия сосредоточила на вас все свои самые страшные лучи, - и вы за нее, во имя ее, как бы образом ее сгораете».

Многие современники Блока ощущали то же: он - жертва, которая должна быть принесена. Спустя десятилетия Георгий Адамович в статье «Наследие Блока» вспомнит об этих чувствах:

«Блок казался жертвой, которую приносила Россия. Зачем? Никто не знал. Кому? Ответить никто не был в состоянии. Но что Блок был лучшим сыном России, что, если жертва нужна, выбор судьбы должен был пасть именно на него - насчет этого не было сомнений в тот вечнопамятный январский день, когда он в ледяном зале петербургского Дома литераторов на Бассейной, бледный, больной, весь какой-то уже окаменелый и померкший, еле разжимая челюсти, читал свою пушкинскую речь».

Путь Блока - жертвенный путь. Он единственный воплотил в жизни идею «богочеловечества», художника, отданного на заклание. Но он пришел в мир тогда, когда жертва не может стать для остальных искуплением, она может быть лишь свидетельством грядущих катастроф. Блок это чувствовал, он понимал, что его жертва не будет востребована, но предпочел гибель «вместе со всеми» спасению в одиночестве. Он умирал вместе с Россией, его родившей, его вскормившей. И как некогда потрясенный смертью отца, Блок писал матери о нем: «Я думаю, он находится уже давно на той ступени духовного развития, на которой доступно отдалять и приближать смерть», - так теперь те же слова он мог бы сказать о самом себе. Быть может, всего точнее о том событии, которое произошло 7 августа 1921 в 10 часов 30 минут, сказал Эрих Голлербах: «Блок умер оттого, что хотел умереть», или Владислав Ходасевич: «Он умер оттого, что был болен весь, оттого, что не мог больше жить. Он умер от смерти».

10 августа Блока хоронили. Гроб был усыпан цветами. Покойного трудно было узнать: короткая стрижка, отросшая щетина, исхудалое, пожелтевшее лицо, укрупнившийся нос. До Смоленского кладбища гроб несли на руках. За ним двигалась огромная толпа. Речей на могиле не произносили: Блок и после смерти не терпел фальши. На могиле поставили крест, положили венки... В сентябре 1944 его прах перенесут на Литераторские мостки Волкова кладбища.

Вместе с Блоком ушла в прошлое великая и оплаканная им Россия. Наступала пора России иной - России советской. Иногда о Блоке говорят: он не был поэтом XX века, он был поэтом, завершившим золотой XIX век русской литературы. И тогда еще более веско и точно, не принижая никого из великих русских поэтов, звучат слова, случайно оброненные Владиславом Ходасевичем: «Был Пушкин и был Блок. Все остальное - между».