Психическая болезнь гоголя. Чем болел Гоголь? Болезнь н в гоголя

1.
Большинство из нас вынесло из школы и навеки закрепило в памяти весьма условные и, в общем-то, однозначные представления о целом ряде отечественных писателей.
Их тенденциозно составленные биографии были избавлены от всего того, что противоречило установленным канонам.
Неугодные сведения либо изымались и умалчивались, либо изменялись до неузнаваемости.
В своё время откровением стала книга В.В. Вересаева «Пушкин в жизни», благодаря которой поклонники великого поэта смогли убедиться, что автор гениальных стихов в быту был не лишен очень многих человеческих слабостей и недостатков.
Н.А. Некрасов, чья иссеченная кнутом муза звала на подвиги не одно поколение русских революционеров, по свидетельству тончайшего знатока его жизни и творчества К.И. Чуковского имел репутация литературного кулака и барышника.
Об этом открыто говорили Толстой, Тургенев, Герцен и многие другие.
Известный литературовед Б.Я. Бухштаб, оценивая поэзию А.А. Фета, как одну из вершин русской лирики, привёл ряд доказательств в пользу того, что этот апологет чистого искусства был в быту бравым служакой, прижимистым помещиком, удачливым дельцом и реакционером настолько одиозным, что его публичные выступления вызывали смущение даже в рядах его единомышленников.
Долгие годы было принято бранить Ц. Ломброзо за теорию, согласно которой между психической болезнью и творческими возможностями ряда выдающихся писателей, композиторов и художников существовала определенная связь
Но, как говорится, из песни слов не выбросишь.
Психически болели Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, В.М. Гаршин, В. Ван Гог, Ф. Гельдерлин, А. Стриндберг, Р. Шуман и мн. др..
На разных этапах жизни более или менее выраженные признаки нездоровья обнаруживали Н.А. Некрасов, А.А. Фет, И.А. Гончаров, Л.Н. Толстой, А.М. Горький.
Стоит ли об этом писать. Противники обычно ссылаются на оброненную В.В. Маяковским фразу: «Я поэт, тем и интересен».
С другой стороны неведение порождает самые невероятные допущения:
– Слышали, тот болел. И этот! Сам читал. У Белинского… А нам
говорили… Верь после этого людям.
Поэтому будет честнее, говоря о том или ином большом человеке, не
препарировать его биографию, не утаивать те или иные, не удовлетворяющие кого-то куски; а показать, как вопреки всему, в том числе болезни, дурному характеру, каким-то, может быть не очень почтенным (и такое бывает) свойствам личности он стал творцом.
Ни об одном большом писателе не говорили, так много и по-разному, как о Гоголе.
О его жизни, болезни и самой смерти сложилось превеликое множество разнообразных суждений.
Посильную лепту внесли современники писателя, как знавшие его близко, так и понаслышке. Друзья, родственники, случайные мимолетные знакомые.
Позднее, о нём писали литературоведы, психологи, психиатры.
Черты характера Гоголя, его трудно объяснимые, подчас, поступки пытались связать с самыми разнообразными причинами.
Много написано о болезни Гоголя.
Не вполне ясны обстоятельства его смерти. Пишут, будто он был похоронен живым, находясь в состоянии летаргического сна.
Перед вами ещё одна попытки приоткрыть покров тайны второе столетие скрывающий многие обстоятельства болезни и смерти великого писателя.

Как правило, изучая ту или иную болезнь, обращают внимание на особенности генеалогического древа. Занимаются поисками сходной патологии у близких и дальних родственников.
Родословная Гоголя весьма интересна.
Его отец Василий Афанасьевич был веселым общительным человеком с несомненными литературными задатками.
Он писал пьесы и ставил их на сцене любительского театра своего соседа и дальнего родственника отставного екатерининского вельможи Д.П. Трощинского
Судя по всему, В.А. Гоголь болел туберкулезом. В пользу этого говорит многомесячная лихорадка, по поводу которой он лечился у знаменитого в ту пору доктора М. Я. Трохимовского.
За несколько дней до смерти у Василия Афанасьевича пошла горлом кровь.
Среди родственников Гоголя по материнской линии было много странных, мистически настроенных и просто психически больных людей.
Сама Марья Ивановна Гоголь обладала крайней впечатлительностью, была мнительна.
По словам ближайшего друга писателя А.С. Данилевского, она приписывала своему сыну «…все новейшие изобретения (пароходы, железные дороги) и… рассказывала об этом всем при каждом удобном случае».
М.И. Гоголь была нераспорядительна. Дурно вела хозяйство. Имела склонность к покупке не нужных вещей. И отличалась подозрительностью.
Изначально Гоголь не был наделен ни силою, ни здоровьем.
Новорожденным, как пишет один из ранних биографов писателя он «был необыкновенно худ и слаб». Родители долго опасались за его жизнь., лишь по истечении шести недель рискнув перевести его из Великих Сорочинец, где он родился, домой в Яновщину.
Небольшого роста, тщедушный, узкогрудый, с вытянутым лицом и длинным носом Гоголь представлял собою классический пример астенического телосложения.
Этот тип телосложения предрасполагает, как к психическим расстройствам, так и к туберкулёзу.
Недаром Гоголь долго болел «золотухой» – заболеванием, проявления которого современная медицина связывает с хронической туберкулезной инфекцией.
Судя по воспоминаниям соучеников Гоголя по Нежинскому лицею, во многом спорных и противоречивых, он был угрюмым, упрямым, малообщительным, очень скрытным. И вместе с тем, склонным к неожиданным и подчас опасным проделкам.
Из-за этого для части товарищей по лицею Гоголь служил «…объектом забав, острот и насмешек».
Администрация лицея его тоже не особенно одобряла.
Из ведомости о поведении пансионеров, датированной февралем 1824 года можно узнать, что Гоголь был наказан «за неопрятность, шутовство, упрямство и неповиновение».
Учился он плохо. Это подтверждают и соученики, и наставники, и сам писатель.
В одном из писем к матери Гоголь сетовал на то, что он «… целых шесть лет даром».
Страсть к театру, появившаяся у Гоголя в последние годы обучения в лицее, выявила у него несомненное актерское дарование. Это признавали все.
Литературные опыты, напротив, высмеивались лицейскими литераторами. И для большинства последующая слава Гоголя оказалась абсолютной неожиданностью.
О том, что испытывал Гоголь, учась в лицее, можно судить по письму, которое он направил матери, накануне завершения учебы:
– … вряд ли кто вынес столько неблагодарностей, несправедливостей,
глупых смешных притязаний, холодного презрения… У нас почитают меня своенравным, каким-то несносным педантом, думающим, что он умнее всех, что он создан на другой лад от людей. Вы меня называете мечтателем, опрометчивым… Нет, я слишком много знаю людей, чтобы быть мечтателем. Уроки, которые я от них получил, останутся навеки неизгладимыми. И они – верная порука моего счастья.
В дополнение к этим строкам, более приличествующим человеку
пожившему, изломанному жизнью, чем юноше собирающемуся покинуть родительский дом, следует сказать, что Гоголь считал себя «скрытым и недоверчивым» и указывал на парадоксальность своего характера.
По словам Гоголя, в нём была заложена «страшная смесь противоречий, упрямства, дерзкой самонадеянности и самого униженного смирения».
Ему было легче любить «всех вообще», чем каждого в отдельности. Типичная черта шизоидной личности.
– Любить кого-либо особенно, – писал Гоголь, – я мог только из интереса.
Недаром люди, с которыми Гоголь близко общался, сетовали на его капризность, неискренность, холодность, невнимание к хозяевам и трудно объяснимые странности.
Настроение Гоголя было неустойчивым. Приступы уныния и необъяснимой тоски чередовались с веселостью.
– Вообще-то я был характера скорее меланхолического, – писал Гоголь
В.А. Жуковскому, указывая одновременно на «расположение к веселости».
Наблюдательный Пушкин назвал Гоголя «веселым меланхоликом».
Гоголь был невысокого мнения о своем характере. Более того, он рассматривал своё творчество, как одну из возможностей избавления от наиболее неприятных ему черт.
– Я стал наделять, – писал Гоголь в «Избранных местах из переписки с
друзьями», – своих героев сверх их собственных гадостей собственной дрянью. Вот как это делалось: взявши дурное свойство моё, я преследовал его в другом звании и на другом поприще, старался себе изобразить его в виде смертельного врага, нанесшего мне самое чувствительное оскорбление, преследовал его злобой, насмешкой и всем чем попало.
Идентификация своего «я» с литературными героями изображена Гоголем совершенно в духе Фрейда. Ещё одно подтверждение того, что все открытия имели своих предтеч.
По выражению С.Т. Аксакова Гоголь вёл «строго монашеский образ жизни».
У него не было ни жены, ни любовницы.
Предложение сделанное им весной 1850 года Анне Михайловне Виельгорской, было совершенно неожиданным. И отказ мало расстроил его.
Существует упоминание о таинственной незнакомке, женщине-вамп, произведшей на молодого Гоголя, только что приехавшего из провинции в Петербург, «ужасное и невыразимое впечатление». И побудившей его силою удивительных чар к бегству из России.
Вся эта история, как считают специалисты, занимавшиеся жизнью и творчеством Гоголя, выдумана им от начала до конца с одной лишь целью, как-то объяснить матери и окружающим свой неожиданный отъезд заграницу и трату высланных на уплату долга денег.
По сути же круг женщин, с которыми общался Гоголь, состоял из лиц, жаждавших духовной пищи и видевших в Гоголе учителя и наставника.
Следует упомянуть, что Гоголь был большим любителем острот, подчас, как выразился кто-то из приятелей, «не совсем опрятных» и соленых анекдотов, которые он рассказывал с большим мастерством и наслаждением в любом обществе, расположенном его слушать
– Любимый род его рассказов, – писал кн. Урусов, – были скабрезные
анекдоты, причем рассказы эти отличались не столько эротической чувствительностью, сколько комизмом во вкусе Рабле. Это было малороссийское сало, посыпанное крупной аристофановской солью.
Описание любовных сцен в произведениях Гоголя встречается редко. Они явно не принадлежат к числу лучших страниц вышедших из-под страниц писателя.
Более того, многие его герои отзываются о представительницах прекрасного пола весьма неодобрительно. На манер Солопия Черевика из «Сорочинской ярмарки». Его сакраментальной реплике мог бы позавидовать любой женофоб:
– Господи Боже мой… И так много всякой дряни на свете, а ты ещё и
жинок наплодил!

В течение почти всей жизни Гоголь жаловался на боли в желудке, сочетавшиеся с запорами, болями в кишечнике и всем тем, что он в письме к Пушкину именовал «геморроидальными добродетелями».
– Чувствую хворость в самой благородной части тела, – в желудке. Он
бестия почти не варит вовсе, – писал Гоголь из Рима весной 1837 года своему приятелю Н.Я. Прокоповичу.
Ему же осенью 1837 года:
– Желудок мой гадок до невозможной степени и отказывается
решительно варить… Геморроидальные мои запоры… начались опять
и, поверишь ли, что если не схожу на двор, то в продолжении всего дня чувствую, что на мой мозг, как бы надвинулся какой-то колпак,
который препятствует мне думать, и туманит мой мозг.
Работа желудка занимала Гоголя до чрезвычайности.
Притом, что Гоголь от природы обладал хорошим аппетитом, с которым он
не умел и, судя по всему, не считал нужным бороться.
Обед, как утверждает А.С. Данилевский, Гоголь именовал «жертвоприношением», а содержателей ресторанов называл «жрецами».
Гоголь любил поговорить о своем желудке Он полагал, общее заблуждение всех ипохондриков, что эта тема интересна не только им самим, но и окружающим.
– Мы жили в его желудке, – писала княжна В.Н. Репнина.
В воспоминаниях знавших Гоголя близко людей упоминается также, что
писатель постоянно мерз, у него опухали руки и ноги.
Ещё были состояния, которые Гоголь именовал то припадками, то обморо-
ками, то переворотами.
– Болезнь моя выражается, – сообщал Гоголь своей ученице М.П. Бала-
биной, – такими страшными припадками, каких никогда ещё со мной не было… я почувствовал… поступившее к сердцу волнение… потом следовали обмороки, наконец, совершенно сомнамбулическое состояние.
В своём завещании Гоголь писал, что на него «находили… минуты жизнен-
ного онемения, сердце и пульс переставали биться».
Это состояния сопровождались выраженным чувством страха.
Гоголь очень боялся, что во время этих приступов его сочтут мертвым и похоронят заживо.
– … тела моего не погребать, – писал он в своём завещании, – до тех пор
пока не покажутся явные признаки разложения.
Большинство наблюдавших Гоголя врачей видело в нём ипохондрика.
– Несчастный ипохондрик, – жаловался знакомым известный московский
врач А.И. Овер, – не приведи Бог его лечить, это ужасно.
В воспоминаниях С.Т. Аксакова, относящихся к 1832 года, упоминается,
что во время совместного путешествия Гоголь «… начал жаловаться на болезни… и сказал, что болен неизлечимо».
Когда же С.Т. Аксаков спросил, в чём именно заключается его болезнь, Го-
голь ответил, что «причина его болезни находится в кишках».
Об этом же в письме к брату пишет Н.В. Языков:
– Гоголь рассказывал мне о странностях своей, вероятно мнимой болезни,
в нём де находятся зародыши всех возможных болезней, также и об особенностях устройства головы своей и неестественности положения желудка. Его будто осматривали в Париже знаменитые врачи, и нашли, что желудок его вверх дном.
П.В. Анненков живший с Гоголем в Риме в 1841 году, также указывал на то,
что Гоголь «… имел особенный взгляд на свой организм и полагал, что устроен совсем иначе, чем другие люди».

Периодическим спадам настроения Гоголь был подвержен с юных лет.
– … на меня находили припадки тоски, – писал Гоголь, – мне самому не
объяснимые.
Первый клинически очерченный приступ депрессии, отнявший у писателя, «почти год жизни» был отмечен в 1834 году.
Начиная с 1837 года приступы, различные по продолжительности и тяжести, отмечаются регулярно. В части своей, они были не вполне очерчены. Их начало, и конец просматривались неотчетливо. Терялись в других присущих Гоголю характерологических свойствах и качествах.
Гоголь жаловался на тоску, «которой нет описания». И от которой он не знал «куда… деться».
Сетовал, что его «душа… изнывает от страшной хандры». Находится «в каком-то бесчувственном сонном положении».
Из-за этого Гоголь не мог не только творить, но и думать.
Отсюда жалобы на «затмение памяти и «странное бездействие ума».
– В этой голове – писал Гоголь в январе 1842 года М.П. Балабиной, –
Нет ни одной мысли, и если вам нужен болван для того, чтобы надевать вашу шляпку или чепчик, я весь теперь к вашим услугам.
Во время приступов депрессии Гоголь больше чем обычно жаловался на «
желудочное расстройство и «остановившееся пищеварение».
Его мучили «перевороты», от которых было «сильно растерзано всё внут-
ри».
Он сильно зяб, худел, отекал и «терял обычный цвет лица и тела».
– Сверх исхудания необыкновенные боли во всем теле, – писал Гоголь
графу А.И. Толстому в 1845 году, – тело моё дошло до страшных охладеваний, ни днём, ни ночью я ничем не мог согреться. Лицо моё всё пожелтело, а руки распухли и были ничем не согреваемый лёд.
Летом же этого года он пишет В.А. Жуковскому:
– По телу моему можно теперь проходить курс анатомии: до такой степе-
ни оно высохло и сделалось кожа да кости.
Ощущение тяжелой болезни не оставляло Гоголя.
Начиная с 1836 года работоспособность начала падать. Творчество требовало от Гоголя неимоверных изнуряющих его усилий.
Он писал в «Авторской исповеди»:
– Несколько раз упрекаемый в не деятельности я принимался за перо, хо
тел насильно заставить себя написать что-нибудь вроде небольшой повести или какое-нибудь литературное произведение и не мог произвести ничего. Усилия мои почти всегда оканчивались болезнью, страданием и, наконец, такими припадками, вследствие которых нужно было продолжительно отложить всякое занятие.
У Гоголя изменилось отношение к жизни и к её ценностям..
Он начал уединяться, потерял интерес к близким, обратился к религии.
Его вера стала чрезмерной, подчас неистовой, исполненной неприкрытой мистики.
Приступы «религиозного просветления» сменялись страхом и отчаянием..
Они побуждали Гоголя к исполнению христианских «подвигов».
Один из них – измождение тела, привел Гоголя к гибели.
Гоголю не давали покоя мысли о его греховности.
Поиски путей спасения заняли его целиком. Он обнаружил у себя дар проповедника. Начал учить других. И был твердо уверен, что не в творчестве, а в нравственных исканиях и проповедях заключен смысл его существования.
– Гоголь, погруженный беспрестанно в нравственные размышления, –
писал С.Т. Аксаков, – начал думать, что он должен и может поучать людей и что поучения его будут полезнее юмористических сочинений. Во всех его письмах начинал звучать тон наставника.
Во время последнего, наиболее тяжелого приступа болезни, развившегося в начале 1852 года, Гоголь умер.

5.
Был ли Гоголь болен психически? И если болен, то чем?
Этот вопрос задавали себе современники писателя. И отвечали на него, в
большинстве случаев, положительно.
– … ехали к нему, – вспоминал И.С. Тургенев, – как к необыкновенному
гениальному человеку, у которого что-то тронулось в голове. Вся Москва была о нём такого мнения.
Предположение о наличии у Гоголя психического заболевания содержится
в известном письме В.Г. Белинского. В воспоминаниях Аксакова.
Наблюдавшие Гоголя врачи находили у него то «нервическое состояние»,
то ипохондрию.
Последний диагноз входил в качестве составной части в распространенную в 40-х года Х1Х столетия классификации психических заболеваний немецкого психиатра В. Гризингера, как подвид подавленности, тоски или меланхолии.
Уже после смерти Гоголя предпринимались неоднократные попытки объяснить психическое состояние Гоголя. Установить тот или иной диагноз.
Часть психиатров, начиная от проф. В. Ф. Чижа, написавшего в 1903 году, что у Гоголя имели место признаки «наследственного помешательства в смысле Мореля», считала его шизофреником
Другая часть предполагала, что Гоголь был болен маниакально-депрессивным психозом.
Опираясь на несомненные приступы депрессии у Гоголя, и те и другие пытаются ограничить их рамками этих, в части своей трудно, диагностируемых и недостаточно четко отделенных друг от друга заболеваний.
Со времен Э. Крепелина и Е. Блейлера, описавших в начале прошлого века шизофрению, в качестве самостоятельного психического заболевания, представления о ней отличались крайним непостоянством.
Границы шизофрении то расширялись до невероятных размеров, вбирая в себя чуть ли не всю психиатрию, и не только её, то сужались почти до полного отрицания.
Всё это не могло отразиться на позиции исследователей болезни Гоголя.
В принципе в поведении больного Гоголя было много такого, что не укладывалось в прокрустово ложе классификации психических заболеваний.
Даже в последние годы оно было продуманным и вполне целесообразным. Пусть не с точки зрения, так называемого здравого смысла. Но с позиции тяжелого ипохондрика, человека подавленного депрессией, боящегося смерти и загробных мук.
В этом контексте вполне понятно обращение к догматам религии, которые обещают кающимся спасение души.
Это был крик отчаяния. Но современники не расслышали его. Не разобрались в полной мере. И не пришли на помощь.
– Я почитаюсь загадкой для всех, – писал Гоголь в одном из своих писем.
– Никто не разгадал меня совершенно
Эти слова писателя в полной мере могут быть отнесены и к его болезни.

Обстоятельства смерти Гоголя загадочны и до конца не выяснены
Существует несколько версий. Одна из них основывается на причинах сугубо духовного свойства и принадлежит сыну С.Т. Аксакова Ивану.
– … жизнь Гоголя сгорела от постоянной душевной муки, от беспрерыв-
ных духовных подвигов, от тщетных усилий отыскать обещанную им светлую сторону, от необъятности творческой деятельности, вечно происходившей в нём и вмещавшейся в таком скудельном сосуде… Сосуд не выдержал. Гоголь умер без особенной болезни.
Врачи, приглашенные к умирающему Гоголю, нашли у него тяжелые
желудочно-кишечные расстройства.
Говорили о «катаре кишек», который перешел в «тиф». О неблагоприят-
но протекавшем гастроэнтерите. И, наконец, о «несварении желудка», осложнившегося «воспалением».
Уже позднее, большинство исследователей, вне зависимости от их диаг-
ностических пристрастий, считало, что Гоголь умер вследствие физического истощения, вызванного голодовкой на фоне тяжелейшего приступа депрессии.
Ничего не предвещало драматического развития событий. Зимой 1851-52
гг. Гоголь чувствовал себя не вполне здоровым. Жаловался, по обыкновению на слабость и расстройство нервов. Но не более того.
В целом же он был довольно бодр, деятелен и не чуждался житейских
радостей.
Доктор А.Т Тарасенков, бывший в гостях вместе с Гоголем 25 января 1852 года писал:
– Перед обедом он выпил полынной водки, похвалил её; потом с удовольствием закусывал и после этого сделался подобрее, перестал ежиться; за обедом прилежно ел и стал разговорчивее.
Состояние Гоголя изменилось 26 января 1852 года. Ухудшению состояния предшествовала смерть Е.М. Хомяковой, бывшей в числе близких друзей писателя.
Её непродолжительная болезнь, неожиданная смерть, тягостная процедура похорон повлияли на психическое состояние Гоголя. Усилили его никогда полностью не оставлявший страх смерти..
Гоголь начал уединяться. Перестал принимать посетителей. Много молился. Почти ничего не ел.
Священник, к которому Гоголь обратился 7 февраля с просьбой исповедать его, заметил, что писатель еле держится на ногах.
Близким Гоголь говорил о своей греховности. Он полагала, что в его произведениях имелись места, дурно влияющие на нравственность читателей.
Эти мысли стали особо значимыми после беседы с Ржевским протоиреем Матвеем Константиновским, обладавшим, по словам В.В. Набокова « красноречием Иоанна Златоуста при самом темном средневековом изуверстве».
Матвей Константиновский пугал Гоголя картинами страшного суда и призывал к покаянию перед лицом смерти.
В ночь с 8 на 98 февраля Гоголь слышал голоса, говорившие ему, что он скоро умрет.
Вскоре после этого он сжег рукопись второго тома «Мертвых душ».
Перед этим Гоголь пытался отдать бумаги гр. А.П. Толстому. Но тот отказался взять, дабы не укреплять Гоголя в мысли о скорой смерти.
После 12 февраля состояние Гоголя резко ухудшилось.
Слуга А.П. Толстого, в доме которого Гоголь жил, обратил внимание хозяина на то, что Гоголь двое суток провел на коленях перед иконой. Без воды и пищи.
Выглядел он изможденным и подавленным.
А.П. Тарасенков, посетивший Гоголя в эти дни, писал:
– Увидев его, я ужаснулся. Не прошло и месяца, как я с ним вместе обе
дал; он казался мне человеком цветущего здоровья, бодрым, свежим, крепким, а теперь предо мною был человек как бы изнуренный до крайности чахоткой или доведенный каким-либо продолжительным истощением до необыкновенного изнеможения. Всё его тело до чрезвычайности похудело; глаза сделались тусклы и впалы, лицо совершенно осунулось, щеки ввалились, голос ослаб, язык с трудом шевелился, выражение лица стало неопределенное, необъяснимое. Мне он показался мертвецом с первого взгляда… Он сидел, протянув ноги, не двигаясь и даже не переменяя… положения лица; голова его была несколько опрокинута и покоилась на спинке кресел… пульс был ослабленный, язык чистый, но сухой, кожа имела натуральную теплоту. По всем соображениям видно было, что у него нет горячечного состояния, и неупотребление пищи нельзя было приписать отсутствию аппетита.
Умер Гоголь 21 февраля 1852 года (4 марта 1852 года по н.с.).
Вплоть до последних минут он был в сознании, узнавал окружающих, но
отказывался отвечать на вопросы. Часто просил пить
Его лицо, по словам А.Т. Тарасенкова было «… спокойно… мрачно». И не выражало «… ни досады, ни огорчения, ни удивления, ни сомнения».
Лечение Гоголя не было адекватным.
Частично это было связано с негативным отношением Гоголя к лечению вообще («Ежели будет угодно Богу, чтобы я жил ещё – буду жив…).
Врачи, приглашенные к Гоголю, не только, в силу избранной ими тактики лечения, не могли улучшить его состояние; но из-за активного неприятия Гоголем лечения, вредили.
А.Т. Тарасенков, невропатолог, занимавшийся также вопросами психиатрии, полагал, что вместо назначения слабительного и кровопускания, следовало бы заняться укреплением организма ослабленного больного, вплоть до искусственного кормления.
Однако «неопределительные отношения между медиками» не позволили ему повлиять на лечебный процесс. И он счел для себя невозможным «впутываться в распоряжения врачебные».
В очерке «Николай Гоголь» В.В. Набоков разражается по этому поводу гневной филиппикой:
– … с ужасом читаешь до чего нелепо, и жестоко обходились лекари с
жалким беспомощным телом Гоголя, хоть он молил только об одном, чтобы его оставили в покое… Больной стонал, плакал, беспомощно сопротивлялся, когда его иссохшееся тело тащили в глубокую деревянную бадью, он дрожал, лежа голый на кровати и просил, чтобы сняли пиявок, – они свисали у него с носа и полпадали в рот. Снимите, – стонал он, судорожно силясь их смахнуть, так что за руки его пришлось держать здоровенному помощнику жирного Овера.

Гоголя похоронили 24 февраля 1852 года на кладбище Данилового мона-
стыря в Москве.
На памятнике было высечено изречение пророка Иеремии:
– Горьким словам моим посмеются.
Во многом непонятные и в силу этого загадочные обстоятельства смерти
Гоголя породили массу слухов. Наиболее устойчивым был слух, что Гоголя похоронили заживо то ли в состоянии летаргического сна, то ли в каком-то другом напоминающем смерть состоянии.
Свою роль сыграло завещание Гоголя. Гоголь просил не хоронить его « до тех пор, пока не появятся явные признаки разложения»
Он боялся, что его могут посчитать мертвым во время одного из приступов «жизненного онемения».
Возможно, были ещё какие-то моменты, какие-то подспудные толчки и поводы.
Потом слухи иссякли и ничем не обнаруживали себя вплоть до 31 мая 1931 года.
В этот день прах писателя был перенесен с кладбища, подлежавшего уничтожению Данилового монастыря на Новодевичье кладбище.
Как водится, эксгумация останков была произведена без соблюдения должных правил.
Акт вскрытия могилы не пошел дальше констатации самого факта и не содержал существенных деталей.
Присутствующие при этом члены комиссии – известные писатели и литературоведы, в своих последующих воспоминаниях, подтвердили справедливость популярной среди следователей поговорки, – врёт, как очевидец.
По одной версии Гоголь лежал в гробу, как и положено покойнику. Сохранились даже остатки сюртука. Часть которого писатель Лидин якобы использовал для оформления обложки принадлежавшего ему экземпляра поэмы «Мертвые души»
По другой – в гробу не было черепа. Эта версия преформирована в романе М.Ф. Булгакова «Мастер и Маргарита»
Как известно председателя Массолита Берлиоза похоронили без головы, которая в самый ответственный момент исчезла.
И, наконец, в гробу вообще ничего не нашли. Зато в могиле обнаружили сложную вентиляционную систему. На случай воскрешения…
То, что в биографиях больших писателей реалии соседствуют с самым отчаянным вымыслом, общеизвестно.
Им приписывают слова, которые они говорили; поступки, которых в действительности не было и высокие помыслы, увы, ничем себя, в части случаев, не проявившие.
Гоголь в этом смысле не был исключением. Ну а в том, что вымыслы приобрели именно эту, а не какую-нибудь другую форму, нет ничего удивительного. И в том, что они зажили самостоятельной жизнью, тоже.
Стоит только вспомнить коллежского асессора Ковалева, чей нос оставил своего владельца и начал жить независимо и даже вполне успешно. И, вообще, был «сам по себе»

Болезнь погубила талант Гоголя. С этим не спорят. Существует множество доказательств, которые венчает трагический эпизод сожжения второго тома «Мертвых душ».
Есть и другая версия, Не столь известная и далеко не бесспорная.
Своим талантом, во всяком наиболее яркими её проявлениями Гоголь обязан этой же болезни.
Такое утверждение нуждается в объяснении.
Начало творчества и его бурный расцвет пришлись на молодые годы.
Никогда позднее ему не писалось так легко. Никогда больше у него не было ощущения поразительной гармонии между задуманным и его осуществлением. Это мучило Гоголя всю жизнь.
– Виноват я разве был в том, – писал Гоголь в авторской исповеди, – что
не в силах был повторить то же, что говорил и писал в мои юношеские годы.
Об этом же писал один из исследователей жизни и творчества Гоголя В.
Шенрок:
– Гоголь напрасно ждал годами потрясающего лиризма, потому, что все
захватывающие душу места его поэзии вырывались из его души в первых черновых набросках… хотя и подвергались потом переработке.
Период творческого подъема Гоголя совпадает с периодом активности, не всегда оправданной и понятной. С душевным подъемом.
Это и неожиданная поездка в Любек. И частые смены мест службы. И попытки проявить себя то в одном, то в другом виде искусств.
Гоголь поступал в театр, пытался учиться живописи.
Здесь и «желание сказать ещё не сказанное свету». И исполненное удивительное экспрессии обращение к своему гению:
– О, не разлучайся со мной! Живи на земле со мною хоть два часа каждый
день, как прекрасный брат мой. Я совершу…совершу! Жизнь кипит во мне. Труды мои будут вдохновенны. Над ними будет веять недоступное земное божество! Я совершу… О, поцелуй и благослови меня!
Если сопоставить даты задуманного и написанного Гоголем и даты творче-
ского застоя с общим настроением писем – наиболее достоверным индикатором его эмоциональной жизни, то обращает на себя внимание одна закономерность.
Творческим успехам сопутствовало ощущение приподнятости, напора и
удивительной энергии; застою – снижение настроения и ипохондрические стенания.
Под психическим заболеваниям Гоголя, обычно, понимают приступы де-
прессии, которым писатель был подвержен в течение многих лет.
Депрессивные состояния, психиатрам это хорошо известно, чередуются с маниакальными..
Маниакальный состояниям свойственны подъем настроения, двигательная и психическая активность.
Их выраженность варьирует. Это может быть достигающее степени неистовства возбуждение, безудержное веселье, скачка идей. И, не всегда заметные для окружающих, но невероятно значимые для больного духовное раскрепощение и подъём, питающие любую активность, в том числе творческую.
Для людей одаренных эти обретенные качества позволяют достигать любых вершин. Тому есть много впечатляющих примеров в истории литературы и искусства.
Генетическая связь между периодом, увы, не продолжительным, духовного подъема у Гоголя и последующими депрессиями несомненна. Она заложена в структуре его болезни.
Без преувеличения можно сказать, что вся последующая жизнь Гоголя пошла под знаком напряженного ожидания возвращения светлых минут творчества.
– Бог отъял на долгое время от меня способность писать и творить, – пи-
сал Гоголь. – От болезни ли держит меня такое состояние, или же болезнь рождается именно от него, что я наделал насилие самому себе возвести дух на потребное для творения состояние… во всяком случае, я думал о лечении своем только в том значении, чтобы недуги уменьшались, возвратилось бы в душе животворные минуты творить и обратить в слово творимое.
Тайна болезни и смерти Гоголя ушла вмести с ним.
Творения Гоголя бессмертны.

Николай Васильевич Гоголь - великий классик. Вернее, великим классиком он станет после смерти. А при жизни это был не только гениальный сочинитель, но и человек, подверженный многим болезням и страданиям. Более того, до сих пор никто точно не знает, какая именно из его болезней привела Гоголя к скоропостижной кончине.

Психоз и несварение

Доподлинно известно только то, что писатель беспрестанно от чего-нибудь страдал. Как только Коленька Гоголь появился на свет, все грустно вздохнули: «Не жилец». Настолько мальчик был мал и слаб. Но мальчик наперекор судьбе выжил. Правда, болел он чаще других детей, все детские болезни и взрослые простуды липли именно к нему. От этого Коля возымел привычку постоянно сидеть дома, стал необщительным, замкнутым и - странным.

Гоголь часто говорил врачам, что у него болит живот. Эскулапы обследовали писателя, но никаких патологий не обнаружили. А вот родня Гоголя знала причину его кишечных колик: несмотря на тщедушный вид, Николай мог за раз съесть несколько блюд, которых хватило бы как минимум троим здоровым мужчинам. Вот после таких обильных обедов у Гоголя и болел живот.

Также он страдал от сильного геморроя, что заставляло его писать свои гениальные произведения стоя. В дополнение ко всему писатель переболел малярийным энцефалитом и холерой.

Болели у гения не только тело, но и душа. В качестве душевной болезни Гоголю с ранних лет приписывали маниакально-депрессивный психоз. Говорят, что, вероятно, болезнь эта передалась ему по наследству - тетка Гоголя тоже была «не в себе». Она хранила еду под матрасом, натирала волосы свечным воском и показывала за обедом гримасы.

Из-за своего психоза Гоголь частенько впадал в длительные депрессии. В это время он был крайне замкнут, мог целый день просидеть, уставившись в одну точку. В такие моменты его больше всего беспокоили «душевная хандра» и «странное бездействие ума». Ведь в эти периоды он был не в состоянии написать ни строчки.

Женщин избегал

По свидетельствам современников, Гоголь категорически избегал отношений с женщинами. Только однажды в 1829 году он порадовал маму, написав, что страдает от любви к прекрасной леди. Мама, было, обрадовалась: ну, наконец-то, сын взялся за ум, скоро подарит ей внуков. Не тут-то было. В последующих письмах Коленька уже жаловался маме на то, что его кожу обсыпало пятнами, и теперь он страдает от своего внешнего вида. Говорят, тогда мать сильно журила сына, решив, что он связался с падшей женщиной, от которой подцепил «пятнистую болезнь».

Однако тому, кто осилит всю переписку Гоголя с матерью, становится понятно, что сын выдумывал некоторые несоответствующие действительности факты.

И прежде всего, ту самую прекрасную леди, которую он нафантазировал только для того, чтобы мать сжалилась и прислала бы ему немного денег.

Пожалуй, одной из немногих женщин, к которой Гоголь питал искренние теплые чувств, была Екатерина Хомякова, сестра одного из его друзей Николая Языкова. Правда, писатель чудил порой и у Хомяковых.

«Гоголь всегда держал себя бесцеремонно у Хомяковых, - рассказывал издатель Петр Бартенев. - Он капризничал неимоверно, приказывая по нескольку раз то приносить, то уносить какой-нибудь стакан чая, который никак не могли ему налить по вкусу: чай оказывался то слишком горячим, то крепким, то чересчур разбавленным; то стакан был слишком полон, то, напротив, Гоголя сердило, что налито слишком мало. Одним словом, присутствующим становилось неловко; им только оставалось дивиться терпению хозяев и крайней неделикатности гостя».

Но, несмотря на чудачества и капризы, Екатерина Хомякова принимала писателя таким, какой он был.

Я люблю Гоголя, — писала она в одном из писем. — … Все здесь нападают на Гоголя, говоря, что, слушая его разговор, нельзя предполагать в нём чего-нибудь необыкновенного; Иван Васильевич Киреевский говорил, что с ним почти говорить нельзя: до того он пуст. Я сержусь за это ужасно. У них кто не кричит, тот и глуп.

Частенько Екатерина и Николай уединялись и разговаривали часами. Говорят, они сошлись на своей чрезмерной религиозности и суеверности. Как-то Хомякова узнала, что муж потерял обручальное кольцо. Она сильно переживала по этому поводу, считая это дурной приметой, рассказывала о своих страхах Гоголю. Однако несчастье пришло лишь через полтора года - Хомякова скоропостижно умерла от тифа. Гоголь же решил, что смерть близкой подруги - это кара небесная для него.

Вообще, Гоголь с детства слыл невероятно религиозным и суеверным. Это в нем было от деда и бабки, которые истово молились, соблюдали все посты, ходили в церковь и в то же самое время боялись черных котов и других нехороших примет.

После смерти Хомяковой Гоголь решил начать изнурительный пост, дабы искупить все свои прегрешения. Это стало для него началом конца. Депрессия и голод окончательно помутили рассудок писателя. 11 февраля 1852 года он, пребывая в доме своего товарища графа Толстого, спалил второй том «Мертвых душ». Тогда же к Гоголю вызвали лекаря.

Врач высказался о состоянии больного крайне неблагоприятно: «Все тело его до чрезвычайности похудело; глаза сделались тусклы и впали, лицо совершенно осунулось, щеки ввалились, голос ослаб…». Врачи предполагали, что у писателя тоже начался тиф, кто-то настаивал на несварении желудка, прозвучало даже слово «менингит».

Лечили больного по старинке. Сажали в холодную воду и прикладывали пиявок. Теперь любой специалист знает, что для истощенного организма подобные экзекуции были смертельны. При этом Гоголь очень боялся быть похороненным живьем. Так боялся, что спать предпочитал в сидячем положении - уж сидячего-то спящего точно не перепутают с умершим. «Тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться», - завещал классик. Друзья подчинились его воле.

Писателя не стало 21 февраля 1852 года. Ему было всего 42 года. А 31 мая 1931 года тело Гоголя решено было перезахоронить - могила находилась на территории Данилова монастыря, который отдали под колонию для несовершеннолетних. В этот день по Москве поползли страшные слухи:

Те, кто присутствовал на эксгумации, уверяли, что у скелета якобы отсутствовал череп.

Однако выяснилось, что в 1909 году могилу реконструировали и тогда кто-то из рабочих и мог похитить череп великого писателя. Но куда он делся? Рассказывали, что его за большие деньги заполучил в свою коллекцию Алексей Бахрушин. Кстати, именно тогда у промышленника начались неприятности, поэтому он поспешил отдать раритет родственникам самого Гоголя. О том, что дальше стало с головой писателя, история умалчивает.

Поражал всех своими странностями. У него была страсть к женскому рукоделию; работал он над своими произведениями только стоя, а спал сидя, боясь, как бы его не приняли за мёртвого. Одна из многочисленных причуд писателя - страсть к катанию хлебных шариков. Порой он незаметно подбрасывал их в суп рядом сидящих. Гоголь любил совершать пешие прогулки... дома. На пути своего следования он ставил графины с водой и, переходя из комнаты в комнату, через каждые десять минут выпивал по стакану. О неряшливости Гоголя ходили целые легенды. Он редко мыл себе лицо и руки по утрам, всегда ходил в грязном белье и выпачканном платье».

Загадки и странности великих / Авт.-сост.: А. С. Бернацкий, М., «Аст»; «Зебра Е», 2008 г., с.133.

Анализ заболевания Н.В. Гоголя попытался сделать в 1933 году М.М. Зощенко:

«Болезнь, психоз и смерть Гоголя чрезвычайно характерны и поучительны. Конечно, о Гоголе должна быть особая речь. Кажется даже странным, что этот великий человек, вернее - великий писатель, находится в нашем списке, то есть в списке тех лиц, которые чего-то не поняли. Из чувства почтения к этому писателю автор не решается окончательно утверждать свои мысли. Быть может, автор и сам тут в чем-нибудь не разобрался. Но всё же нам кажется, что Гоголь совершил грубейшую ошибку, приведшую его к душевной болезни и к ранней смерти.

С тридцати лет Гоголь ездил по европейским курортам в поисках своей утраченной молодости. Он ждал, что исцеление придёт к нему, если он примет столько-то ванн и выпьет столько-то стаканов карлсбадской воды. Он с серьёзным видом писал об этом своим друзьям. Эти письма просто тяжело читать. Представление Гоголя о своем организме иной раз доходит до полной наивности, что идет вразрез с его умом и пониманием жизни. Но автор в данном случае делает поправку на эпоху. Каждая эпоха бывает слепа к каким-то вещам.

Гоголь искал исцеления от воды и от путешествий, в то время как это исцеление могло прийти к нему лишь изнутри. Быть может, стоило только изменить своё отношение к тем вещам, которые его тревожили. Что, пожалуй, можно было сделать, так как больших противоречий политических и общественных писатель не знал.

Философ Сенека (53 г. нашей эры) писал своему другу Люцилию: «О Люцилий, чему ты дивишься, что путешествия тебе не помогли. Ведь ты повсюду за собой возил себя самого». (Эту замечательную фразу Сенека приписывал Сократу.)

Так вот, Гоголь повсюду возил с собой себя самого и ничего не сделал для того, чтобы изменить это и предотвратить душевную болезнь, которая развивалась при крайне ненормальном течении его жизни.

Гоголь умер на 42-м году жизни. Врачи, лечившие его последние годы, находились в полнейшем недоумении по поводу его болезни. Казалось бы, никаких болезней у него не было. И, конечно, восемьдесят лет назад эти болезни распознать было трудно. У него был нарушен обмен веществ и была неправильная, крайне ослабленная работа всех органов, несомненно, вызванная расстройством внутренней секреции, которая, в свою очередь, пришла в негодность в силу крайнего переутомления нервных центров. Необходимо сказать, что внутренняя секреция находится в теснейшей связи с тем аппаратом, который состоит из ряда центров, находящихся в мозгу. Это так называемая вегетативная нервная система, которая, кроме центров в мозгу, состоит ещё из нескольких нервных стволов. Стало быть, значительное утомление мозга и неправильное питание его нарушают работу секреции, которая, в свою очередь, неправильно работая, отравляет мозг и кровь химически неправильной продукцией своих желез.

Тут, вероятно, дело не только в систематическом утомлении. В данном случае (у Гоголя) можно допустить какую-то наследственную неправильность, какую-то слабость механизма, заложенную в центральных частях нервной системы, которая регулирует и создает обмен веществ. В наши годы медицина, без сомнения, признала бы у Гоголя психоневроз, который, вероятно, можно было убрать путем тщательного психоанализа и перевоспитания характера. При разумном отношении это не привело бы к душевной болезни. В молодые годы у Гоголя большой нервный подъем сменялся сильнейшей депрессией. Это как раз и указывает на непорядки в регуляторе, который ведает темпом и ритмом организма. В молодые годы Гоголь отчасти умел бороться с этой неправильностью, правда, скорей инстинктом, чем рассудочно. Он перебивал неправильную и ложную инерцию упадка сменой впечатлений, путешествиями.

Он встряхивал себя с ложной позиции, как встряхивавают, чтоб зажечь, электрическую лампочку с порванным волоском. Если б Гоголь изучил себя более внимательно и понял некоторые особенности своего не совсем здорового мозга, он смог бы управлять собой и не допустил бы развития душевной болезни, которая возникла от целого рядя причин и ненормальностей как внутреннего порядка, так и внешней линии его жизни.

Интересно и доказательно отметить, что физическая смерть Гоголя последовала именно из-за неправильного обмена веществ. Последние недели своей жизни, будучи психически больным, Гоголь ел чрезвычайно мало, а последние дни он вовсе отказывался от еды. […]

В сущности говоря, тут всё дело было в истощённом мозгу. Правда, врачи говорят, что мозг сам по себе не истощается. Но это, вероятно, не совсем так - неправильное питание мозга, конечно, изменяет состав клетки и истощает нервные узлы, а стало быть, истощает или, лучше скажем, ослабляет мозг, который является главным регулятором нашего тела, и ни одно жизненное явление, ни один процесс, ни один жизненный акт не совершается без предварительного нервного импульса и без особой реакции мозга. И, повредив этот аппарат, нарушив правильность его отправлений, можно тем самым совершенно запутать и привести в негодность работу всех органов.

Повредить же этот сложный и нежный аппарат чрезвычайно легко. Желудок, сердце и лёгкие существуют миллионы лет - они неразрывно связаны с человеческим существованием. Мозг же как аппарат мышления возник недавно. И это тем более требует бережного и умелого обращения».

Зощенко М.М., Комментарии и статьи к повести «Возвращённая молодость» / Собрание сочинений в 2-х томах, Том 2, Екатеринбург «У-Фактория», 2003 г., с. 328-330.

Но абсолютно ненормальный - настоящий псих». Час-то даже называют диаг-ноз. Якобы маниакально-депрессивный психоз.

Насколько точно можно установить душевный недуг спустя 150 лет да ещё и по чужим записям, часто противоречащим друг другу, Бог весть. К тому же все или почти все «ненормальности» Гоголя не несут на себе никакого отпечатка маниакальности. Они в общем-то невинны и могут быть проведены по разряду чудачеств. Отчасти остроумных и забавных, отчасти действительно нелепых и могущих показаться дикими. Однако наиболее интересно то, что значительная часть этих «диких выходок» и «странных увлечений» Гоголя имеет самое прямое отношение к медицине. Более того, есть некоторые основания предполагать, что в плане сбережения своего здоровья Николай Васильевич мог дать сто очков вперёд многим и многим современным ревнителям ЗОЖ.

Сумасшедшая жизнь

Много пересудов в своё время вызывало обыкновение Гоголя оборачиваться по утрам холодной мокрой простынёй. Поскольку общественное мнение было убеждено, что основное назначение этой процедуры - «снятие припадков у помешанных», нетрудно догадаться, какие были из этого сделаны выводы. А между тем это самое обёртывание широко применяется и сейчас. Основное предназначение подобного обёртывания - стимулирование циркуляции крови, укрепление иммунитета и общее оздоровительное действие. А по субъективным ощущениям эта процедура сродни печке - в финале обёртывания человек здорово согревается. Как раз за счёт усиленной циркуляции крови.

Гоголю эта самая усиленная циркуляция была необходима почти всю жизнь. Вот что вспоминает другой русский классик, Сергей Аксаков : «Гоголь всегда, особенно в сидячем положении, чувствовал необыкновенную зябкость. Он мог согревать ноги только ходьбою, и для того в дорогу он надел сверх сапог длинные и толстые русские шерстяные чулки и сверх всего этого - тёплые медвежьи сапоги. Несмотря на то, он на каждой станции бегал по комнатам и даже улицам во всё время, пока перекладывали лошадей, или просто ставил ноги в печку. Без сомнения, это было признаком болезненного состояния нервов».

При всём уважении к Аксакову стоит заметить, что повышенная зябкость - не всегда следствие невроза. Достаточно беглого взгляда на галерею портретов Николая Васильевича, чтобы понять: объяснять его зябкость какими-то «нервическими болезнями» нет нужды. Очень худой, узкоплечий, астенического сложения - чего ещё нужно? Разумеется, такой человек будет зябнуть просто в силу своей конституции. Особенно «в холодных пространствах Петербурга».

Не меньше толков и разговоров вызывали и другие привычки Николая Василь-евича, которые, становясь достоя-нием общественности, приукрашивались и дополнялись самыми фантастическими подробностями. «Вы только подумайте, пишет и вообще занимается делами стоя, а спит - сидя! Лёжа не желает - боится, что его примут за мёртвого и похоронят… Разве не умалишённый?»

Мотивы, по которым Гоголь спал сидя, ясны не до конца. Временами он действительно утверждал, что опасается, как бы его не похоронили заживо, приняв за покойника. Однако гораздо чаще говорил, что в таком положении ему легче засыпать и вообще «так сон здоровее». Если учесть, что он часто страдал бессонницей, то стремление приблизить столь желанный отдых, пусть даже и самым экзотическим образом, нельзя считать сумасшествием.

К тому же и способ, как выясняется, не такой уж экзотический. Напротив, верный и надёжный. Сомнологи утверждают, что людям, подверженным бессоннице, бывает очень тяжело расслабиться. Чисто физически - расслабить напряжённую мускулатуру. А без этого не бывает полноценного сна. Чтобы достигнуть желаемого результата, советуют занять любопытное положение - полусидя, с уклоном в 135 градусов. Именно такой вариант даёт наименьшую нагрузку на позвоночник и наибольшее расслаб-ление мышц.

Стой! Кто идёт?

То же самое можно сказать и о привычке работать стоя. Вообще-то она появилась у Гоголя не от хорошей жизни. «Моя геморроидальная болезнь обратилась на желудок. Это несносная болезнь. Она мне говорит о себе каждую минуту и мешает мне заниматься» - так Николай Васильевич жалуется на своё состояние в письме от 1838 г. К тому моменту геморрой его был уже хроническим - первые признаки недуга проявились за 7 лет до этого письма. Так что работа в положении стоя была очень даже объяснима.

Современные же ортопеды могли бы дополнить список плюсов от стоячей работы. Так, считается, что именно такое положение тела способствует интеллектуальной активности. При этом лучше стоять босиком или в обуви с тонкой подошвой на каком-нибудь коврике с мелким рифлением. А теперь посмотрим, насколько соответствовало таким рекомендациям поведение Гоголя. Слово снова предоставляется Сергею Аксакову: «Я едва не закричал от удивления - передо мной стоял Гоголь в следующем фантастическом костюме: вместо сапог длинные вязаные шерстяные русские чулки выше колен, вместо сюртука - бархатный спенсер, шея обмотана большим шарфом… Он писал, был углублён в своё дело и костюмом своим ничуть не стеснялся».

Стоял - полбеды. Он в таком виде ещё и совершал прогулки. Правда, по дому, что вызывало у очевидцев прямо-таки бурю негодования и укрепляло мнение о его помешательстве. «Каждые два-три часа он оставляет свои занятия и отправляется в путешествия, которые длятся до получаса и более. Переходя из комнаты в комнату, он каждые десять минут делает остановки и выпивает по стакану воды из графинов, которые загодя расставляет на своём пути».

Вообще-то подобные штуки должны привести современных специалистов по гигиене труда в неописуемый восторг. Ещё бы - производственная гимнастика плюс точное выполнение рекомендаций вроде: «Необходимо выпивать не менее двух литров воды в сутки». А ведь к этому можно прибавить ещё кое-что. Например, свидетельство близкого друга Гоголя Александра Данилевского : «Он катался на плоту, работал в саду, говоря, что телесное утомление, «рукопашная» работа на вольном воздухе освежает его и даёт силу писательским занятиям». Или воспоминания Льва Арнольди : «Купаясь, он делал разные гимнастические упражнения, находя это здоровым».

Возбуждённый аппетит

Не меньший энтузиазм должен вызвать и тот факт, что Гоголь усердно занимался прикладной ботаникой и траволечением. Тот же Лев Арнольди вспоминал: «Он беспрестанно останавливал кучера, выскакивал из тарантаса, бежал через дорогу в поле и срывал какой-нибудь цветок; потом садился, рассказывал мне довольно подробно, какого он класса, рода, какое его лечебное свойство, как называется он по-латыни и как называют его наши крестьяне». Что проявлялось потом и в его произведениях. Например, в «Старосветских помещиках»: «Вот это водка, настоянная на деревий и шалфей.

Если у кого болят лопатки или поясница, то очень помогает. Вот это на золототысячник: если в ушах звенит и по лицу лишаи делаются, то очень помогает…» Сюда можно добавить ещё и то, что эту самую водку на золототысячнике в лекарственных целях употреблял и сам писатель, полагая, как и современные врачи, что она очень хороша при плохом аппетите и недостаточной моторике пищеварительного тракта.

И все эти прелести разбиваются об одну-единственную вещь. Гоголь, так трепетно относящийся к здоровью, следящий за ним, невзирая на ухмылки и гримасы «просвещённого» общества, оказывается самым главным разрушителем своего собственного организма.

«Болезнь у меня в кишках», - неоднократно говорил он докторам. И был отчасти прав. Но всей правды относительно того, как именно болезнь попала «в кишки», он врачам не рассказывал. Не рассказывал и друзьям. Другое дело, что кое-кому удалось подглядеть, как именно Николай Васильевич изнурял свой и без того хилый организм.

Приятель Гоголя Михаил Погодин, прогуливаясь с ним по Риму, предложил зайти в ресторан. Гоголь отговорился: «Нет аппетита. Разве к шести часам смогу что проглотить». Погодин явился к шести в ресторан Фалькони и спрятался за перегородку. Вот что он увидел: «Садится за стол и приказывает: макарон, сыру, масла, уксусу, сахару, горчицы, равиоли, брокколи… Всего на четверых, не меньше. Мальчуганы начинают бегать и носить к нему то то, то другое… Вот приносятся макароны в чашке, открывается крышка, пар повалил оттуда клубом. Гоголь бросает масло, которое тотчас расплывается, посыпает сыром, берёт ножик и начинает разрезать… В эту минуту наша дверь с шумом растворяется. С хохотом мы все бежим к Гоголю. «Так-то, брат, - восклицаю я. - Аппетит у тебя нехорош, желудок расстроен? Для кого же ты всё это наготовил?»

«Болезнь в кишках». Запоры. При таком стиле питания вполне естественно. А при запорах вполне естественно возникает тяжёлая депрессия. В том, что именно такая депрессия сопровождала последние дни Гоголя, сходятся все свидетели. И здесь весьма уместно вспомнить поговорку: «Каждый человек - кузнец своего счастья». Несчастья, наверное, тоже.